Царь Итаки - Глин Айлиф Страница 59

— Конечно, нет, — заявила Пенелопа, защищаясь. — Я не огорчаюсь из-за того, что ей уделяет внимание толпа болванов.

— Болванов? — фыркнул Одиссей. Он опустил большую руку на скамью, сокращая расстояние между ними. На каменные плиты под ногами упали новые капли, другие отскакивали от листьев кустов, росших в саду. — Несомненно, царевна вроде тебя должна видеть и положительные качества в некоторых из них. А после того, как Елена выйдет замуж, останется много разочарованных царевичей.

Пенелопа удостоила его кивка.

— Может, я высказалась немного резко. Менелай — добрый человек, но… Он не для меня.

— Идоменей богат, — заметил Одиссей.

— А зачем мне его богатство? Нет, если бы мне пришлось выбирать, то я бы выбрала Диомеда.

Одиссей нахмурился и убрал руку со скамьи.

— Диомеда? Да, хороший выбор. Он — красивый мужчина. Как Елена — красивая женщина. Из всех, кого я видел в Спарте, я бы каждый раз выбирал ее.

Пришел черед Пенелопы отодвинуться. У нее горели щеки.

— Одиссей с Итаки, я очень сомневаюсь, что она заинтересуется тобой.

— Правда? — едко ответил он. — Тогда почему вчера я оказался единственным претендентом, с которым она разговаривала?

— Возможно оттого, что ее забавляет твой крестьянский ум.

Одиссей нахмурился.

— Может, если бы у тебя не было такого острого язычка, то у тебя имелись бы свои женихи. Тогда ты не относилась бы с пренебрежением к женихам Елены. Мне это кажется ревностью!

Пенелопа встала и гневно посмотрела на него.

— Как ты смеешь, ты…

Она не смогла закончить предложение и ушла назад во дворец. Одиссей смотрел ей в спину и чувствовал, как все больше капель дождя падает ему на кожу. Они били по растениям вокруг, шум постоянно усиливался. Через некоторое время царевич встал и ушел из пустынного сада. Лаэртид чувствовал одновременно ярость и сожаление.

* * *

Шли дни, каждый вечер устраивали пир. Итакийцы быстро втянулись в рутину. Днем не нужно было ничего делать, а по вечерам они напивались до бессознательного состояния. Дома и в походах эти воины обычно просыпались на рассвете и принимались за выполнение каких-то обязанностей или поручений. В Спарте же им прислуживали сотни дворцовых рабов, и самим гостям не приходилось почти ничего делать. Поэтому каждый день они просыпались все позже и позже. Если люди Одиссея особенно много выпивали на пиру в предыдущий вечер, то поднимались только после полудня.

Вскоре Галитерс забеспокоился из-за их ухудшающейся физической формы и готовности к сражениям, приказав начать тренировки. Он будил своих людей на рассвете и выводил во двор с деревянными палками, заменяющими оружие, с которыми они и тренировались. Так получалось, что они были хоть чем-то заняты. Вначале другие воины только приходили смотреть, стоя группами или высовывались из многочисленных окон, выходивших во двор. Обычно они одобрительно кричали или посмеивались, давали полезные советы, выступали с предложениями или просто издевались.

Но вскоре многочисленные командиры отрядов с материковой части Греции и островов последовали примеру Галитерса. Они тренировали воинов, как итакийский командир, только добавляли или убавляли различные движения, что зависело от обычно используемого оружия, доспехов и стиля ведения боевых действий. Наконец, отряды стали практиковаться, выступая друг против друга. Двор каждый день заполнялся мужчинами, сражающимися друг с другом при помощи палок.

Иногда Галитерс проводил марши по долине Эврота. Воины поднимались на возвышенности или по оврагам и расщелинам уходили в горы и каждый раз возвращались только перед самым закатом. Вначале они бежали к рабам, которые их мыли, затем отправлялись на вечерний пир, где встречались с Гиртием и его людьми, а также другими воинами, с которыми познакомились во время тренировок. Эперит часто выпивал вместе с Пейсандром, который представил его другим мирмидонянам. На протяжении долгих дней и недель они стали хорошими друзьями. Проводимые Галитерсом тренировки и марши сделались ежедневным ритуалом, солдаты пытались соответствовать требованиям к физической форме, которая была им необходима. Поэтому в отряде Одиссея сократилось количество потребляемой пищи и вина, люди уходили с пира в середине, чтобы быть готовыми к следующей тренировке на рассвете.

Являлось ли это планом Галитерса или нет, Эперит не знал, но пораженно наблюдал, как группа непрофессиональных воинов становилась настоящим сплоченным боевым отрядом. Одиссей всегда участвовал в тренировках и маршах, хотя вечера проводил в отдельной компании себе подобных. Вскоре он стал лидером, которому воины подчинялись естественно и без вопросов.

Авторитет Галитерса и Ментора тоже укрепился. Стражники научились реагировать на их приказы. Даже Эперит, завоевавший уважение итакийцев во время сражений и трудностей, которые они делили, обнаружил склонность к лидерству и брал на себя различные обязанности при подготовке воинов.

Этой ролью юноша наслаждался. Она усиливалась удивительным доверием Одиссея. Эперит был единственным человеком в отряде, которого царевич не знал с детства, поэтому мог с определенной нейтральностью относиться к любым вопросам, касающимся Итаки. Он оказался единственным из спутников сына Лаэрта, кому Афина позволила узнать об ее планах. Посему двое воинов часто прогуливались по вечерам по саду или по улицам города, обсуждая вопросы, встававшие перед царевичем. В это время юноша, как правило, слушал откровения Лаэртида об интригах, планах и мелких ссорах, которые являлись частью жизни греческой элиты.

Одиссей обычно высказывал свое мнение о каждом человеке, рассказывал о прошлом, сильных и слабых сторонах, как он их видел, спрашивал мнение Эперита и то, что тот слышал от простых воинов. Однажды вечером он даже поделился тайными планами Агамемнона и Диомеда о проведении военного совета. Для этого ждали прибытия только одного человека — Аякса из Саламина. Это был яростный гигант, которого, по словам царевича, еще младенцем накрывали волшебной шкурой льва, принадлежащей Гераклу. Поэтому он стал неуязвим для любого оружия.

Эперит очарованно слушал про неуязвимого воина, а потом мучил Одиссея вопросами, на которые тот не мог ответить. Но царевич рассказал ему и о других вещах — о своих чувствах к одной из женщин во дворце. Он не называл ее имени, а юноша и не спрашивал. Но сын Лаэрта часто называл Елену по имени, и стало ясно — любит он совсем не несравненную дочь Тиндарея. Царевич говорил только, что та женщина не любит его, и в его голосе слышалось то раздражение, то отчаяние. Более того, она даже не удостаивала его взглядом или словом, если только это не требовалось по этикету дворцовой жизни.

По этим немногим подсказкам Эперит наконец догадался: Одиссей говорит о Пенелопе. Он вспомнил, как холодная и умная царевна резко высказалось о царевиче в первый вечер после прибытия итакийцев в Спарту. С тех пор, как заметил юноша, она преднамеренно избегала общества Лаэртида на вечерних пирах. Молодой воин видел, как царевич ищет ее в толпе глазами. И он пожалел бы друга, если бы не замечал, как взгляд Пенелопы время от времени останавливается на Одиссее, когда тот не смотрит в ее сторону.