Дитя Всех святых. Цикламор - Жан-Франсуа Намьяс Страница 59

Самые ужасные слухи поползли по городу. Например, о том, будто дофин так потрясен событием, что готов оставить борьбу. Дескать, он собирается отречься от короны и удалиться в Дофине. Поговаривали даже о некоем плане, предусмотренном на крайний случай: Орлеан-де будет разрушен, чтобы не попал в руки англичан. Жители получат приказ снести свои дома, а гарнизон – заминировать и взорвать крепостные стены…

Новость о восстании крестьян в Гатине принесла осажденным некоторое утешение, но только не Изидору Ланфану, узнавшему о разорении Невиля. Последнее известие добило его. Изидор решил не сопротивляться смерти. После битвы его не покидало ощущение, будто от него постоянно несет селедкой. Видимо, это зловоние неистребимо, как и его стыд.

Изидор избрал своим жилищем заброшенный дом, лег на усыпанный соломой земляной пол и перестал есть и пить. Он потерял всякую надежду; после такой череды несчастий надеяться больше не на что.

Чтобы понять это, достаточно вспомнить судьбу рода Вивре. Отец Франсуа погиб в первой же проигранной французами битве, при Креси. Сам Франсуа попал в плен при Пуатье вместе с королем Иоанном Добрым и цветом его рыцарства. Луи, сына Франсуа, замучили до смерти парижские живодеры; Шарль пал при Азенкуре. А теперь вот и Анн наверняка убит англичанами. Отлично. А оруженосец Изидор Ланфан уморит себя здесь. Когда придут сносить эту лачугу, она обрушится одновременно с остальным городом и погребет его тело…

– Эй, друг! Проснись, дружище!

Изидор Ланфан открыл глаза. Он и впрямь заснул. Сколько же времени длилось его забытье?.. Его тошнило, голова кружилась, во всем теле чувствовалась крайняя слабость. Какой-то седобородый старик, смеясь, тряс его за плечо. Может, он уже умер и это Бог-Отец?.. Нет, у Бога-Отца все зубы целы, а у этого лишь несколько черных пеньков во рту.

– Просыпайся, друг! Ты, должно быть, последний, кто еще не знает новость!

– Какую новость?

– Говорят, какая-то пастушка явилась к благородному дофину, чтобы снять осаду с Орлеана. Говорят, ей сам Бог повелел.

– Пастушка?

– Ее все называют «Девственницей»…

Изидор Ланфан приподнялся. Ему очень хотелось пить. Он понял, что должен жить, поскольку от него больше не разило селедкой.

Следующие дни жители Орлеана и сам Изидор Ланфан провели словно во сне. Военные действия замерли на мертвой точке. Англичане, видимо удовлетворившись своим успехом в «День селедки», не делали никаких поползновений к штурму. Французские войска, еще под впечатлением своей мучительной неудачи, больше не выходили за пределы городских стен.

Не происходило ничего, однако возбуждение среди орлеанцев достигло предела. Что это за таинственная пастушка, эта Девственница, получившая от Бога повеление освободить их? Стало известно, что Бастард отправил двоих дворян, Аршамбо де Вилара и Жаме дю Тийе, разузнать об этом при дворе дофина. Все нетерпеливо ждали их возвращения. Только об этом и говорили теперь в городе, только тем и были озабочены – помимо продовольствия, конечно, поскольку осажденным уже практически нечего было есть.

Наконец, столь долгожданный миг настал. Ясным утром затрезвонили колокола собора Святого Креста. Поскольку это не было призывом к обычному богослужению, каждый понял, в чем дело, и бросился к паперти, вскоре почерневшей от народа.

Действительно, Аршамбо де Вилар и Жаме дю Тийе уже прибыли. Рядом с ними находился и Бастард Орлеанский, которого все узнавали по высокому росту и узкому лицу, обрамленному длинными черными волосами. Все трое были верхом. Лошади де Вилара и дю Тийе в пыли – посланцы явно только что приехали. Английская блокада на самом деле была весьма неплотной. Практически любой желающий мог выезжать из Орлеана или въезжать в него, за исключением подвод с продовольствием и боеприпасами.

Изидор Ланфан застрял в давке. Он вновь начал пить воду, но практически ничего не нашел поесть. Он страшно исхудал и видел, что его товарищи выглядят ничуть не лучше. Но сейчас все забыли про свои пустые животы.

Аршамбо де Вилар начал говорить, и их общая надежда стала приобретать конкретные очертания. Она начала воплощаться в некой юной девушке, явившейся спасти Францию.

История, которую они услышали, казалась чудесной, похожей на сказку… Жанна была родом из Домреми, лотарингской деревни на границе с Шампанью и Барруа. Особенностью Домреми было то, что она находилась в поддерживающем дофина анклаве, окруженном бургундскими землями. В прошлом году англичане пытались подавить этот очажок сопротивления, послав туда несколько тысяч солдат, но жители под командованием своего сеньора, Робера де Бодрикура, храбро выстояли.

И вот тогда-то, сразу же после той победы, Жанна явилась к сиру де Бодрикуру. Она попросила у него коня и сопровождение, чтобы направиться к дофину. Дескать, она получила от Бога повеление изгнать англичан из Франции. Святой Михаил, святая Екатерина и святая Маргарита сошли с небес, дабы сказать ей это.

Сперва Бодрикур отмахнулся от юной девушки с ее вздорными речами, но Жанна проявила такую настойчивость, что сумела убедить его. Старый вояка дрогнул и дал ей коня и охрану.

Выехав 12 февраля, Жанна прибыла в Шинон, где находился тогда двор дофина, в пятницу, 4 марта. Сам дофин колебался, не зная, стоит ли принимать ее, и сперва отправил к ней посланца, чтобы узнать, чего она хочет. Ответ прозвучал яснее ясного: освободить Орлеан, а самого дофина доставить в Реймс и короновать…

«Благородному дофину», как его называли сторонники, исполнилось двадцать шесть лет. Это был нерешительный и робкий молодой человек, некрасивый, вида серьезного и унылого.

Да и как могло быть иначе? Ничто не готовило его к тому, чтобы занять место, на котором он оказался. Он был всего лишь одиннадцатым ребенком Карла VI и Изабо Баварской. До него дофинами побывали уже двое его братьев. Став законным претендентом на корону, он был отстранен от престолонаследия собственной матерью.

Он мужественно сражался, чтобы отвоевать свое королевство, но терпел неудачу за неудачей. А главное, постоянно терзался сомнением в своей законнорожденности. Карл, дофин Франции, был несчастнейшим существом на свете.

Все эти невзгоды сделали его уязвимым для самых пагубных влияний. За скудные почести и богатства его двора постоянно грызлись между собой бесстыжие фавориты. Но нынешний временщик, Жорж де Ла Тремуйль, по своему цинизму и грубости, бесспорно, превосходил всех предыдущих.

Уже немолодой, сорока четырех лет, он раньше состоял шамбелланом герцога Бургундского, Жана Бесстрашного, но без зазрения совести предал своего государя, чтобы переметнуться к его противнику. В то же время он женился на Жанне, вдове герцога Беррийского, которая была на десять лет старше его. Говорили, что она понесла большую утрату: ее возлюбленный, некий рыцарь, погиб при Азенкуре. Как бы там ни было, она упрочила положение своего нового супруга при дворе, а через несколько лет умерла. Ла Тремуйль вновь женился, на прелестной Катерине де Л'Иль-Бушар, вдове предыдущего фаворита; бракосочетание произошло всего через пять месяцев после его смерти.