Предания о самураях - Джеймс С. Бенневиль Страница 6

Ёсаку добился в охоте впечатляющего успеха. Обитатели царства зверей откликнулись на его призыв самым добросовестным образом. Он добыл множество оленей, несколько вепрей, без числа куропаток; мало того, на пятый день отсутствия дома он победоносно сцепился с огромным бурым медведем. Увернувшись от ужасного когтя его передней лапы, он уложил мощного зверюгу. Наш охотник запасал провиант в ходе своей забавы до тех пор, пока из деревни не подоспела подмога. Когда его охотничьи трофеи разложили по кладовым, довольный Кинса поблагодарил его и выдал крупное вознаграждение. Оживленный и не остывший еще от охоты, он практически на пороге своего дома приколол зазевавшуюся лисицу. Подойдя к двери, он издал громкий победоносный крик, чтобы позвать Ори. Все двери его дома стояли настежь раскрытыми, но самой Ори нигде не было. Ёсаку позвал дочь еще раз. Он знал, что она несколько дней не появлялась в деревне, и поэтому предположил, что она пошла на родник за водой. Пользуясь ее отсутствием, он решил приготовить стол для трапезы. Первым делом он вспомнил о мисодзукэ.

Шкаф стоял пустым, и тут он впервые заметил на столе миску, в которой находилась злополучная острая закуска. Он облокотился о столешницу. На пыли, накопившейся за несколько дней, пока не было уборки, остались следы от его рук. Сраженный горем родитель повалился на пол. Теперь он осознал всю глубину случившейся трагедии. Ори съела мисодзукэ, приготовленное из моабами (исключительно ядовитой змеи). Для мужчин его круга это блюдо не представляло никакой опасности, зато вдохновляло на охоту и приносило добытчику удачу. Женщинам же оно грозило смертью. От этой мысли он вскочил и, громко окликая Ори по имени, бросился на поиски какого-нибудь ее следа. Судьба вывела его на берег известного нам водоема. Здесь, на берегу, он обнаружил ее гэта (японскую деревянную дамскую обувь), отпечатки ее рук, где она опиралась, чтобы напиться. Кория! Утешением ему не осталось даже сомнения в печальной судьбе дочери. Больше он никогда не увидит свою Ори. В их перевоплощениях на протяжении бесконечности веков он навсегда потерял своего любимого ребенка. Боги сурово его покарали за бездумное и поверхностное отношение к жизни. Почему он не согласился возделывать рисовые поля и хатакэ (с созревшим урожаем) вместе с остальными земледельцами? Такой труд отличался однообразием, и он изматывал человека до такой степени, что у него не оставалось сил на то, чтобы смыть с тела накопившуюся за день грязь. Но он предпочел лес, и теперь ему приходилось расплачиваться за свои суетные страсти. Ёсаку считался человеком совсем не бедным. Отрекаясь от мира, он приобрел штемпель и печать сюгэндзя (странствующего монаха). Остаток своей жизни он переходил из одной провинции в другую, где в каждом храме возносил молитву о более счастливом рождении в новой жизни для самого себя и своей дочери Ори.

Бива-хоси в Дзидзодо

Прошли годы. Как-то вечером бива-хоси (жрец-певец) с трудом взбирался на перевал, ведущий в Этиго. Продвигался он медленно, так как был человеком незрячим. Поклажа его была легкой, и предметов первой необходимости он нес немого. Как гласит древняя мудрость, «слепой человек не различает дня и ночи». Ночь для него никогда не кончается. Этот бива-хоси пришел в монастырь Дзидзо, расположенный сразу за вершиной перевала в начале его спуска. Чутье ему подсказывало, что вот-вот должна была наступить ночь. По крайней мере, ему надо было немножко отдохнуть. Он остановился на привал и стал периодически трогать струны своей бива (лютни), аккомпанируя себе при чтении отрывков из Хэйкэ-моногатари, рассказывающих о битвах и любви героев, помять о которых еще хранилась в народе. Потом до его ноздрей долетел ветерок с запахом свежей крови, принесший признак призрачного видения. Но незрячие люди отличаются храбростью. Видения мало пугали этого монаха, его больше заботила необходимость выдерживания своего пути. Рядом послышался нежный женский голос: «Приближается ночь, и тебе нужна чья-то помощь. Услышав прекрасные звуки струн твоей бива, я пришла предложить мой кров на эту ночь». Однако монах в душе этого мужчины воспротивился такому предложению женщины. «Нет, милостивая сударыня. Я монах и должен поискать приличествующий духовному лицу дом. Если рядом не найдется деревни, тогда я должен провести ночь в этом Дзидзодо. Но говорят, что деревня находится совсем рядом у подножия перевала». Голос женщины снова зазвучал не сразу. Через какое-то время она заговорила более жестким тоном: «Я желаю тебе добра. Твоя музыка утешила мои чувства. Не останавливайся в этой деревне. Иди дальше. Не буду скрываться. Я – дочь охотника Ёсаку по имени Ори. Жители этой деревни отказались от пожертвований на мой алтарь. Этой ночью на них должен обрушиться грязевой поток. Ищи приют где-нибудь еще».

В ноздри бива-хоси снова ударил запах крови. Послышался шелест одежды проходящей мимо женщины. Спотыкаясь и падая, монах кое-как добрался до деревни у подножия горного перевала. Здесь он попросил срочно отвести себя к дому нануси, место которого занимал достойный преемник заслуженного Кинсы. В окружении толпы недоумевающих жителей деревни он поведал нануси о случившемся с ним и о предостережении таинственной женщины. «Этот ночью вам грозит смешаться с грязью, и ваши имена ждет та же судьба». Кинса покачал головой. Он слышал сказание о дочери Ёсаку по имени Ори. «Наши отцы в свои дни подверглись страданиям, и в последующие годы об алтаре, возведенном в честь Ори на месте дома Ёсаку, никто самым постыдным образом не заботился. Сомнений нет, Ори теперь превратилась в нуси (призрак или нечистую силу) своего топкого водоема и грядущей ночью собирается низвергнуть его воды на наши головы. Остается предпринять только одно: собрать все железо, причем как старое, так и новое, какое только удастся отыскать. Его следует побросать в водоем. Чем ржавее железо, тем лучше, так как нуси должна принять ржавчину за кровь». Итак, селяне спешно собрали все старые столовые ножи, сечки, тесаки, молотки, цепи, каминные щипцы, котелки – все ржавое железо, что удалось найти, и не ржавое тоже – оно со временем должно заржаветь. На берегу водоема сложили большую кучу всего, что подвергается коррозии. По сигналу нануси все это отправилось в воду в том месте, где Ори, по преданию, встретила свою смерть. После этого с надеждой на то, что опасность удалось предотвратить, длинная процессия местных жителей отправилась обратно в деревню. По поводу того, кто должен приютить бива-хоси той ночью, возник некий спор, только вот проявленное гостеприимство было омрачено большой грустью. Едва он добрался до деревни, как все его тело скрутило жесточайшей болью. От жажды у него начал распухать язык, заткнувший рот и ставший непреодолимой преградой при попытке напиться. Его тело раздулось и превратилось в бесформенную массу. После этого он скончался. Благодарные жители деревни навсегда запомнили его как своего спасителя. Монаху присвоили звание ками (языческого божества), а на входе в деревню соорудили алтарь. Здесь находится его изображение с бива, пожитками и в гэта (деревянных башмаках). А вот перевал с той поры называется Оритогэ. Такова легенда Акихидэ, пересказанная по распоряжению его правителя».

Каким был вывод господина и вассалов по поводу легенды Иссики Акихидэ, остается неясным. Ибо, как только Мицуканэ Ко открыл рот, хотя и не успел произнести ни слова, сёдзи (сдвижные перегородки) от сильного дуновения ветра распахнулись, и апартаменты наполнились ослепительным светом. Присутствующие приподнялись со своих. Один только князь демонстрировал полнейшее спокойствие. Чтобы скрыть свой страх, Иссики последовал его примеру. «Акихидэ теперь было не с руки привлекать благосклонное внимание своего господина. Однако с разрешения сюзерена следовало сказать о возможности молодецкого куража на службе у своего правителя. На протяжении нескольких недель этот яркий свет появлялся над городом Камакурой по ночам. Продолжалась эпидемия болезни, а дождь в том месяце лил так обильно, что земледельцы превратились в сэндо (лодочников). Причину этого несчастья было нетрудно отследить, так как поступило сообщение о том, что свет в эти поздние ночные часы исходил из Сасамэгаяцу. Если бы его светлость соизволил приказать кому-нибудь из предприимчивых самураев помоложе сразу оседлать лошадь и застать призрака за его проделками… Не смущайте нашего уважаемого правителя необходимостью выбора… Что?! Никому не двигаться! Нет, неудивительно, что эти жалкие видения потустороннего мира бросали наглый вызов, когда молодые и сильные мужчины демонстрировали малодушие». Иссики в таких случаях всегда говорил с издевкой, не рассчитывая найти добровольца, способного выехать верхом в бурю и тьму. Зато сам он пытался показать личное рвение в делах своего господина. И тут в самом дальнем конце зала раздался чей-то голос: «Поместье князя Иссики находится рядом с Сасамэгаяцу. Если появление этих видений затянулось так надолго, то можно назвать странным, что слуги его светлости с самого начала не занялись выяснением причин такого дела. Говорить осмеливается только простая молодежь; однако дождь, ветер и темнота никому никакого вреда не наносят. Соизволит ли его светлость предоставить право и честь оказать ему услугу, какой бы недостойной и дерзкой ни казалась такая просьба». Мицуканэ наклонился вперед, чтобы разглядеть глубины залы. «Наруходо! Все дело в Юки Ситиро Удзитомо, приготовившемся к встрече с этим злым духом. Вам вручат символ предоставленного права покинуть нас для выполнения поставленной задачи. Передайте ему этот складной веер (оги). А теперь ждите соответствующего сообщения». Князь поднялся, чтобы закрыть собрание на ночь.