Война роз. Право крови - Конн Иггульден Страница 6

Дерри повел глазами туда, где внезапно снова стукнули друг о друга палки. Юный принц, истомясь без дела, по новой сцепился с маленьким оборвышем. Если король Генрих божьим попущением не уцелеет, то весь дом Ланкастеров – или почти весь – воплотится в семилетнем ребенке, который сейчас с измазанной грязью физиономией азартно пытается придушить своего противника. Туда же обернулась и Маргарет, но ненадолго – затем она опять с вопросительно поднятыми бровями обратила взор на своего шпионских дел мастера.

– Уж как там управит Господь, – сказал Дерри, – но с того самого дня, миледи, король должен будет править Англией с миром, твердой рукой. Если правильно довести до людских ушей, то король Генрих в глазах народа мог бы предстать… вернувшимся с Авалона Артуром [6], прибывшим из Святой земли Ричардом [7]; Помазанником Божиим, вновь утвердившимся на своем престоле. Или же еще одним Иоанном Безземельным [8], по следам которого черными змеями ползут слухи. Через половину Англии протянулась полоса наших разрушений. Сотни миль смертей и расхищения – и при этом те, кто нас проклял, теперь обречены на муки голода. А дети вроде этих ребят неминуемо умрут, потому что наши люди свели со двора их скот и поели даже посевные семена, так что им теперь нечего даже высаживать весной!

Брюер прервал свою гневливую тираду, почувствовав, как предплечье ему сжимает рука Маргарет. Наблюдая за возней мальчишек, он смотрел в основном на них, а не на свою госпожу. Между тем она взирала на него царственно-строго, и брови ее повелительно срастались.

– Я… Платить людям мне нечем, Дерри. Во всяком случае, пока мы не дойдем до Лондона, да и там это, по всей видимости, останется под вопросом. А ведь им предстоит лить кровь, и не раз, пока я отсыплю им в кошельки достаточно монет, – и кто сейчас знает, чем все завершится? Ну а пока им не платят, они чувствуют себя спущенными с поводка гончими псами. Нет оплаты – берут, как могут, грабежом и мародерством. Не будем этого скрывать.

– Это, наверное, Сомерсет сказал? – холодно спросил Брюер. – Что ж, если он такой хороший хозяин, то пусть ухватит их за загривок…

– Нет, Дерри. Вы мой самый доверенный советник, и вы это знаете. Но сейчас даже вы просите непозволительно много. Я зашорена, Дерри. Да, именно зашорена. Перед собой я вижу только Лондон, и ничего более.

– Стало быть, вы не чувствуете запаха пожарищ, не слышите испуганных воплей женщин? – спросил Брюер.

Вообще, несмотря на долгие годы своего служения, вел он себя неосмотрительно и даже вызывающе. Королева, пятнисто алея лицом и шеей, неотрывно смотрела на него широко раскрытыми, ждущими глазами, словно он ведал все тайны этого мира. А затем с грустной покорностью вздохнула:

– Как трудна эта зима, мастер Брюер! И конца ей все нет и нет. Но если я хоть на мгновение спасую, отвернусь от зла, чтобы отвоевать своего мужа и его трон, то ослепну и оглохну. А вы онемеете.

Дерри в ответ протяжно вздохнул.

– Моя госпожа, я старею. Мне порою думается, что мое занятие уместней для кого-нибудь помоложе, попроворней.

– Дерри, что вы такое говорите? Я ничуть не хотела вас обидеть.

Главный соглядатай устало приподнял руку.

– Что вы, миледи, разве смею я обижаться на мою королеву? Ни за что не оставлю я вас и без сети, которую плел столь долгое время. Не скрою, что порой по роду занятий я сталкиваюсь с немалыми опасностями. Я ни в коей мере не бахвалюсь, а просто вынужден быть верен скромной правде. Встречаться мне доводится с людьми жестокосердными, черствыми и в темных местах, чуть ли не каждодневно. И вот что я хочу сказать. Если – всякое возможно – наступит день, когда я уйду и не вернусь, вам следует знать: я предусмотрел себе замену.

Он стоял перед правительницей, как нервный школяр, теребя пальцами кожаный пояс, и с потаенным очарованием встретил блеск ее ждущих глаз.

– Нельзя исключать, миледи, что если меня так или иначе устранят, то в опасности окажетесь и вы. Но на этот случай знайте: на мое место придет другой, сказав вам слова, которые вы непременно узна́ете.

– Как же он будет выглядеть, этот ваш человек? – тихо спросила Маргарет.

– Сказать вам этого не могу, миледи. Всего этих людей трое. Молодые, быстрые во всех смыслах и безоговорочно преданные. Если я выроню поводья, то один из них, пережив остальных двоих, их подхватит.

– То есть, чтобы один из них оказался возле меня, двум другим придется друг друга… умертвить?

– Безусловно, миледи. Ничто не имеет ценности, если оно не достигнуто тяжким трудом.

– Что ж… И как же я узнаю, что этому вашему человеку можно доверять?

Дерри улыбнулся проворству мысли собеседницы.

– Всего несколько слов, миледи, которые для меня имеют некоторую значимость.

Он сделал паузу, глядя через прошлое Маргарет в ее будущность одновременно с тем, как представлял собственную кончину, а потом с задумчиво-грустной улыбкой продолжил:

– Все еще жива Элис, жена Уильяма де Ла Поля. Дед ее был, пожалуй, первым истинным стихотворцем во всей Англии. Сам я, увы, со стариком Чосером в жизни не встречался. Так вот, однажды Элис всего одной строкой из его произведения описала всю мою суть. Когда я спросил, что это значит, она ответила, что, мол, просто пришло на ум, не обессудь. А та строка так со мною и осталась. Приросла намертво. Элис сказала, что я «забавник с кинжалом под плащом». Мне кажется, миледи, это весьма точное описание моих трудов.

Теперь уже Маргарет нервно потерла одну ладонь о другую.

– Строка такая, что морозец по коже… Но будь по-вашему. Если кто-то приблизится ко мне и произнесет эти слова, я буду ему внимать. – Ясный блеск глаз придавал лицу королевы твердость. – Вместе с тем, Дерри Брюер, честь вам и хвала. Вы завоевали мое доверие, а это ох как непросто!

Дерри склонил голову, вспоминая юную француженку, приплывшую через Ла-Манш для замужества с королем Генрихом. Теперь, в свои тридцать, Маргарет была по-прежнему стройна и белокожа, со светло-каштановыми волосами, перехваченными муаровой лентой. Единственная беременность пощадила осанку этой женщины, не превратив ее в заезженную кобылу, в отличие от многих в ее возрасте. Она не утратила тонкости и гибкости стана. Для женщины, перенесшей столько боли и утрат, Маргарет, бесспорно, сохранилась великолепно. Вместе с тем, проведя подле королевы шестнадцать лет, Дерри все прозревал глазом сведущего. В ней появилась жесткость, за которую он не знал, огорчаться ему или радоваться. Потеря невинности – сама по себе вещь очень сильная, особенно для женщины. Искушенность, она, как подбой к плащу, делает его плотней и надежней. И помогает скрыть кровавые пятна на исподе. Женщины, как известно, прячут их от взоров каждый месяц. Может, в этом и есть сердцевина женских секретов, тайна их сокровенной внутренней жизни? Им приходится скрывать кровь – и они ее понимают.