Мне жаль тебя, герцог - Михаил Волконский Страница 6

Когда Ставрошевская узнала, что Эрминию собирается посетить герцог, она уведомила о том Митьку. Тому показалось, что задуманная им интрига приведет к желанному концу, то есть к падению Бирона. Он настоял на том, чтобы Ставрошевская уговорила императрицу Анну Иоанновну пройти в соседний со спальней Эрминии покойчик, откуда ревнивая престарелая императрица могла бы увидеть, чем занимается с молодой красавицей ее возлюбленный фаворит.

Но его хитрый замысел не удался: императрица заболела и не могла подняться с постели. Да и без того план Митьки все равно потерпел бы неудачу: герцог явился к Эрминии с Роджиери вовсе не для того, чтобы заниматься любовью. Роджиери погрузил красавицу в гипнотический сон и заставил ее сказать герцогу, что он скоро будет регентом, то есть возвысится еще более.

Так и вышло: Анна Иоанновна умерла, и выскочка Бирон стал после ее смерти полновластным повелителем России.

— Теперь плод созрел и скоро упадет! — сказал Шешковскому проницательный Ушаков.

Однако Митька Жемчугов, потерпев неудачу, не унялся.

Эрминия стала женой Соболева, Финишевич-Ставрошевский бежал за границу, Мария с доктором Роджиери уехали в Италию, а Жемчугов снова принялся за свои хитросплетения; с началом их читатель был уже ознакомлен в предшествующих главах этого правдивого повествования.

Порешив с Греминым и неожиданно обеспечив для себя свое дальнейшее беспечальное существование в Петербурге. Митька Жемчугов направился в Летний сад, где его должна была сегодня ожидать Грунька в этот час.

Дождик прошел; как часто бывает в Петербурге в октябре, неизвестно откуда взявшийся ветер вдруг разогнал облака и выглянуло солнце, заблестев на холодных, словно застывших лужах.

Жемчугов шел, минуя лужи, изредка перепрыгивая с бревна на бревно бревенчатой мостовой, которой был вымощен тогдашний Петербург. Хотя Митька определенно высказал Гремину свои надежды на будущее, но он был такого склада человек, что, оставаясь наедине с собой, никогда не думал о будущем, а также никогда не обращался праздно мыслями к прошедшему. Вообще мечтательность была совершенно чужда ему. Если он о чем-нибудь думал, то это непременно были совершенно определенные соображения на заданную, так сказать, самому себе определенную тему.

О собственной жизни и удобствах Митька никогда не заботился; он как-то был уверен, что все, что нужно, сделается само собой, если, конечно, он не нарушит течения своей жизни ленью и инертностью. На мелочи жизни он смотрел презрительно, и действительно всегда случалось так, как вот теперь с Греминым, что у Митьки Жемчугова в нужный момент являлись обстоятельства, вполне устраивавшие его.

В Летнем саду он встретил Груньку в условленном месте и увидел ее издали еще.

Высокая, стройная, затянутая по моде в корсет, закутанная в суконный, вишневого цвета плащ с черным шелковым капором на голове, она имела вид вовсе не хуже любой девицы знатного происхождения, и никто даже вблизи не узнал бы в ней крепостной горничной госпожи Убрусовой, проживавшей во флигеле своего дома, который она должна была отдавать внаймы для того, чтобы существовать.

В ту пору в Летнем саду встретить такую парочку было вовсе не редкостью, и никто не обращал внимания на них.

Жемчугов, шурша валявшимися под ногами листьями, ускорил шаги навстречу Груньке и, подойдя к ней вплотную, повернулся и пошел с ней рядом.

— Знаешь что, Митька, — заговорила она серьезно и деловито, — чем больше я думаю о том, что ты затеваешь…

— Это жениться-то на тебе? — переспросил он ее.

— Нет не то.

— А что же?

— А вот то, как ты желаешь прийти к этому.

— И приду, вот увидишь!

— Послушай. Да ведь тебя двадцать раз сотрут в порошок, прежде чем ты хоть один шаг сделаешь.

— Ты не веришь мне, что ли?

— Тебе-то я верю, что тебе хочется и регента новоявленного свалить, и меня своей женой назвать.

— И назову!

— Ну а вот от хотенья-то еще далеко до исполнения.

— Слушай, Грунька! Хоть ты и на бабьем положении, но только тебе одной я сказал о своих мыслях и планах, и то только для того, чтобы успокоить тебя, чтобы ты не тревожилась, что я свое сделаю и своего добьюсь. Сорвется раз, сорвется другой, третий, но наконец подействует. Я тебе, если сомневаешься, поясню еще больше, но уже в последний раз, дальше ты от меня ничего не узнаешь. Ни с кем в мире — понимаешь? — ни с кем в мире об этих планах я говорить с такой точностью не буду, и ты мне не смей потом напоминать о них, а уж сама кому-нибудь рассказывать и не думай — убью! Ты вот рассуждаешь — сам немец со своими немцами полновластным и всесильным регентом над Россией стал, и вдруг какой-то Митька Жемчугов без средств, без связей, не вельможа, похваляется свалить Бирона, с которым даже такой вельможа, как Артемий Волынский, не только ничего не мог поделать, но и сам пошел на эшафот? Стой, Грунька, не перебивай, слушай! — остановил он ее, видя, что она хочет сказать что-то. — И вот этот самый Митька, — продолжал он, — все-таки говорит тебе, что он свалит герцога Бирона, а затем, вместе с другими русскими людьми, сшвырнет и вовсе их управление Россией. Ты рассуждаешь, что я — ничтожество в сравнении с Бироном. Но в этом самом моя сила и есть. Бирон не будет знавать о том, откуда идет опасность для него. А опасность большая, потому что хотя у меня и нет власти, нет денег, нет положения, но у меня есть знания событий и людей и башка, чтобы направлять людские страсти. Моя сила в том, что я имею дело с мелкими людишками, страстишки которых погубят их самих, если только умеючи направлять их, а для того чтобы направлять эти стрости, чтобы играть ими, вовсе не нужно занимать высокое место. Мы с тобой сделаем больше, чем даже нужно будет, и кругом найдем повсюду помощников… Слушай, Грунька! Регентом стал только один Бирон, но вместе с ним желают соуправлять Россией еще двое: фельдмаршал Миних, сподвижник императора Петра Алексеевич, и второй кабинет-министр барон Андрей Иванович Остерман.

— Ну? — спросила Грунька, потому что Жемчугов приостановился.

— Ну вот, — продолжал он, — эти немцы должны съесть друг друга. Бирон жесток. Миних горд и властолюбив. Остерман же хитер, умен, а потому сильнее их обоих. Надо стараться, чтобы Миних съел Бирона, и тогда Остерман съест Миниха. А всему поможет принцесса Анна Леопольдовна, мать государя Иоанна Антоновича. У нее тоже есть страсть, на которой легко сыграть можно.

— Страсть?

— Она влюблена!

— Вот когда ты говоришь так, а я тебя слушаю, — сказала Грунька, — то мне кажется, что и впрямь ты можешь сделать все, о чем замышляешь. Так ты говоришь, принцесса Анна Леопольдовна влюблена?

— Совершенно верно, — вдруг повышая голос, проговорил Жемчугов, — ваши прелести, сударыня, равняются внутренним вашим качествам, и ежели вы обратите внимание на нежные чувствования вашего покорного слуги…