Братство волка - Эли Бертэ Страница 6

— Надеюсь, преподобный отец, что вы не сердитесь на меня за мою недавнюю запальчивость. Ничто так не располагает к досаде, как пустой желудок. Виновата во всем наша ветреная хозяйка, которая безо всякого стыда отдала вам завтрак, приготовленный для меня.

Приор, спокойно очищая грушу, отвечал, что он не знал этого обстоятельства, но в любом случае он, как добрый христианин, извиняет гнев барона.

— Я очень этому рад, преподобный отец! Хотя существуют некоторые другие причины, располагающие нас к взаимной неприязни, я был бы рад, если бы эта встреча помогла нам покончить со старой враждой… Каково ваше мнение на этот счет, господин приор?

Бонавантюр отвечал с прежней флегмой и прежним смирением, что он всегда готов сделать все возможное, чтобы заслужить расположение барона. Тот казался не очень доволен этими неопределенными и осторожными словами. Он отложил объяснение, которое собирался было начать, и рассеянно спросил:

— Конечно, вы едете в Меркоар к мадемуазель де Баржак?

— Да, барон; а вы?

— Вы это знаете, весь край это знает. Я, как храбрый паладин, еду истреблять чудовище, опустошающее земли прелестной владетельницы замка.

— А как вы думаете, барон, — спросил приор с заметным интересом, — сможете ли вы справиться с этим свирепым зверем?

— Я в этом уверен, — отвечал Ларош-Боассо с самоуверенностью охотника. — Этот волк, по последним известиям, укрылся в Меркоарском лесу. Завтра он будет окружен, выгнан и убит. Можете положиться на меня.

— Очень хорошо, но это будет завтра, а сегодня могут ли мирные путешественники, по вашему мнению, проехать через лес без риска для жизни?

На этот раз в словах приора можно было заметить такой страх, что барон не смог устоять от лукавого желания немного напугать его.

— Гм! — сказал он холодно. — Это зверь колоссальной величины и неимоверной мощи… Его надо остерегаться! Тем более столь беззащитным путникам, как вы и ваш племянник…

Приор застонал и взглянул на своего племянника, который остался спокоен. В эту минуту вошла мадам Ришар со своими служанками, которые несли завтрак барону, и разговаривать стало невозможно. Но скоро Ларош-Боассо, с нетерпением желая продолжать разговор, отпустил хозяйку и служанок, сухо уверив, что ему ничего не нужно. Приор, пугаясь все более по мере того, как приближался час отъезда, продолжал ласковым тоном:

— Так как мы тоже едем в Меркоар, барон, не можете ли вы оказать нам честь ехать вместе с вами? Ваша доблесть известна, притом у вас есть конвой, состоящий из вооруженных людей. Позвольте нам ехать вместе с вами, и, конечно, мадемуазель де Баржак, находящаяся под нашей опекой, будет вам признательна за ваше одолжение.

Эта прямая просьба, казалось, стоила приору некоторых усилий, но барон не очень-то спешил принять предложение, он заговорил о необходимости двигаться очень быстро, поскольку в тот же вечер он должен заняться разными приготовлениями к завтрашней охоте.

— Лошаки наши не дурны, — возразил приор, тайные опасения еще больше тревожили его, и он приложил все усилия к тому, чтобы убедить барона. — И ваши лошади не смогут идти слишком быстро по здешним горным дорогам. Право, великодушно ли с вашей стороны отказывать нам в сопровождении, которое вам так мало будет стоить?

Ларош-Боассо улыбнулся. Он разом выпил несколько стаканов вина, глаза его блестели весело, и он продолжил беседу более дружелюбным тоном:

— Может быть, я буду готов услужить вам, господин приор, но по крайней мере сперва мне надо узнать, друзья вы мне или враги.

— Ваши враги, барон? У вас нет врагов среди фронтенекских братьев!

— Но есть ли у меня среди них друзья, это другой вопрос, не так ли, достойный приор?.. Будем откровенны, и если случай, или, по-вашему, провидение, свело нас здесь, поспешим воспользоваться оба этим благоприятным обстоятельством. Я думаю, — продолжал Ларош-Боассо, обернувшись к Леонсу, — что я могу свободно говорить в присутствии этого молодого человека.

— Это мой племянник, — поспешно отвечал бенедиктинец, — мой секретарь, мой поверенный, мой alter ego.

— Прекрасно. Впрочем, я не имею привычки делать тайну из своих намерений… Послушайте и будьте откровенны со мной. Вы не забыли, преподобный отец, мой спор с вашим аббатством и с вами, главой монастыря, человеком, обладающим всей полнотой власти?

— Со мной, барон?

— Не перебивайте меня, пожалуйста… Это неприятности старинные, перешедшие ко мне по наследству. Я знаю, что на меня смотрят как на легкомысленного человека, думающего только о том, как вести жизнь веселую и беззаботную. Воображают, будто я неспособен к размышлению; полагают, что я равнодушен к интересам и достоинству своего имени. Скоро, может быть, заметят, что это несправедливо. Какими бы ни были препятствия, я сумею их разрушить, если кто-то будет иметь неблагоразумие вывести меня из терпения!

Говоря таким образом, он нахмурил брови и грозно сжал кулаки; но Бонавантюр оставался бесстрастен. Барон продолжал более спокойным тоном:

— Если хотите, преподобный отец, мы начнем с событий, случившихся восемнадцать лет назад. Отец мой тогда был жив, как и мой дядя, граф де Варина, владелец великолепного поместья, лучшего, как мне кажется, во всей провинции. Я должен признаться, что между моим отцом, бароном де Ларош-Боассо и его старшим братом, графом де Варина, никогда не было теплых чувств. Отец мой был, как и я, веселый дворянин, не очень-то сберегавший свое состояние, любивший удовольствия и хороший стол. Варина, напротив, имел мрачный и болезненный характер, меланхолический темперамент; а в последние годы своей жизни сделался скрягой и ханжой. После смерти своей жены он оставил свое поместье и проводил все время в Фронтенакском аббатстве, где, как говорят, вы, преподобный отец, тогда еще простой монах, имели большое влияние на его ослабевший ум. Хотя отношения братьев никогда не были по-настоящему родственными, но при каждой встрече они общались с той учтивостью, которую близкие родственники в благородном семействе обязаны проявлять друг к другу. Ведь ни отец мой, ни я не могли предполагать, что нам когда-нибудь могло достаться наследство графа. У него был трехлетний сын, которого звали кавалером де Варина и который должен был после него наследовать его имя и поместье. Но этот ребенок умер, и менее чем через полгода после этого сам граф скончался в Фронтенакском аббатстве. Узнав об этом печальном событии, мой отец, несмотря на холодность, существовавшую между ним и его братом, почувствовал великую скорбь и поспешил в аббатство, чтобы отдать графу последний долг. Потом он хотел предъявить свои права на фамильное имение, достававшееся ему, как ближайшему родственнику и законному наследнику покойного графа. Но каково было его негодование, когда ему показали завещание, по которому дядя отдавал Фронтенакскому аббатству свои земли и свои замки! Это была возмутительная несправедливость, очевидно, за этим поступком скрывались обман и хитрость. Вы воспользовались слабостью ума графа в последние минуты его жизни, чтобы ограбить его родных, а может быть, употребили лукавство и насилие, чтобы он совершил столь безрассудный поступок. Отец мой, человек горячий и вспыльчивый, рассердился и очень грубо обошелся с вашим аббатом и капитулом, потом уехал из Фронтенака, клянясь, что обратится к правосудию. Действительно, он затеял процесс в бордоском суде, чтобы добиться уничтожения этого нелепого завещания, но тут обнаружилось то влияние, которым пользовались бенедиктинцы в нашей провинции. Дело фронтенакского аббата стало делом всего духовенства; знатные духовные особы, даже епископы, заступились за него. Против нас подняли старинное обвинение в протестантстве, которое употребляется всякий раз, едва мы хотим предъявить наши права. Духовенство ожесточенно воевало с нами. А в особенности вы, преподобный отец, если я хорошо помню, потому что тогда был очень молод. Вы были самым деятельным, самым умным агентом в деле вашего аббатства; благодаря вашим усилиям просьбе моего отца было отказано, он был осужден на уплату значительных судебных издержек, а монастырю оставили наше фамильное имение. Скажите, преподобный отец, верно ли описано это происшествие?