Приговор - Иван Любенко Страница 6

Кроме того, все бывшие офицеры, чиновники, врачи, юнкера и воспитанники кадетских корпусов, желающие выехать из города Ставрополя, обязаны являться в Учётный Подотдел Штаба красной Армии, где и будут учиняться надписи на их документах о неимении препятствий к выезду данного лица. Коменданту города Ставрополя без надписи Учётного Подотдела не выдавать пропусков на выезд из города. При перемене места жительства и адресов бывшие офицеры, чиновники, врачи, юнкера и воспитанники кадетских корпусов обязаны подавать в Учётный Подотдел Штаба памятные записки. Виновные в нарушении изложенных правил будут привлекаться к ответственности. За военного комиссара: Коппе. И.Д. Заведующего Учётным Подотделом: Мацегор».

Офицеры, скрепя сердце, но всё же стали являться к властям и регистрироваться.

Бывшего начальника сыскного отделения Антона Филаретовича Каширина, призванного вновь на помощь «народной милиции», без объяснения причин опять от обязанностей отстранили. Об этом он сам рассказал Ардашеву, сидя в его кабинете ещё в начале июня:

— А было так. Заходит ко мне этакий молодой хлыщ. Лет двадцать пять, не больше. Сапоги-бутылки, картуз со звездой, из-под него выбивается чёрный вихрастый чуб. Нос заостренный, крысиный. В очках. Папироску так и гоняет из одного уголка рта, в другой. Одет в кожаную тужурку. На боку кобура с наганом. «Всё! — говорит он мне, — Буржуазейная полицейская морда! Вали домой пока цел, но смотри: из города без дозволения комендатуры выезжать не имеешь права. Документы оставь. Я тут сам разберусь. Военно-революционная власть пришла. Уяснил?» — Я кивнул. — «Ну, если понял, так и пошёл вон!». — Ох и затрясло меня тогда. Думаю, а будь что будет. Застрелю эту псякрю паршивую! Рука сама вниз потянулась (за поясом у меня револьвер был припрятан). Но вдруг он спрашивает: — «А что, Каширин, не узнаешь меня? Забыл, сукин сын, как в восьмом году подзатыльники мне отвешивал, когда в участок вёл, а?» — А я смотрю и не могу вспомнить. Да мало ли кого я десять лет назад в участок водил? Я только головой качнул, мол, не признаю. Тут он папироску на пол выплюнул и заявляет гордо: — «Я Григорий Аветисов — внук домовладельца Ерофея Вахрушева». — И тут я вспомнил: это тот самый гадёныш-гимназист, в восьмом году деда своего отравил вместе с собакой. Помните, ещё Кургучёв про ваше расследование рассказ в «Северокавказском крае» написал? Если мне память не изменяет, он назывался «Роковая партия».

Ардашев кивнул.

— И вынесла же судьба этого душегуба на свет Божий!

— М-да, после бури первым делом на земле появляется мусор, — грустно заметил бывший присяжный поверенный и добавил: — А вам, Антон Филаретович, надо бы уехать из Ставрополя. Одному Богу известно, что новые хозяева тут учинить могут.

— А как уедешь-то? Они же посты на дорогах выставили. А комендатура мне такого разрешения на выезд не даст. Теперь у них в руках ключи от всего Господнего царства, вернее — от адова. Нет, подожду здесь, пока Шкуро город освободит. Говорят, бои идут уже в самой губернии. — Он поднял глаза на Ардашева. — Так и вам, Клим Пантелеевич, опасно здесь находиться. Красным успешные люди, как сор в глазу.

Тот разговор так ничем и не закончился. Каширин остался в Ставрополе. Время тянулось медленно, тягуче, как оконная замазка. На улицах раздавали бесплатно газету «Правда». В статье «Массовый террор», статский советник прочитал: «Поп, офицер, банкир, фабрикант, монах, купеческий сынок — всё равно. Ни ряса, ни мундир, ни диплом не могут им быть защитой. Никакой пощады белогвардейцам!». Теперь было совершенно ясно, что большевики переходят к кровавым и беспощадным репрессиям. Неожиданно для всех на афишных клумбах запестрели объявления схожего содержания: «Вчера во дворе губернской тюрьмы были казнены четырнадцать человек, чьи имена и преступления сообщаются здесь общественности. 1.Мещанин Иероним Павлович Егоров, из Ставрополя, за спекуляцию. 2.Белогвардейский шпион (якобы «учитель») Иосиф Ильич Славин, из села Безопасного, за шпионаж. 3. Контрреволюционер, бывший судья Окружного Суда Кострицкий Алексей Петрович, за удушение свободы во времена царского режима…».

И вот как-то рано утром в воскресенье, в светлый праздник Троицы, у дома № 38 по Николаевскому проспекту остановился чёрный «Форд». Ардашев стоял у окна, и автомобиль, реквизированный советодержавией у коммерсанта Иванова, узнал сразу.

Кроме водителя в авто был ещё один человек. Он вышел из машины, и теперь его можно было разглядеть. Незнакомец был в расстёгнутой тужурке, френче, зелёных офицерских бриджах, зелёных гамашах и коричневых ботинках на шнурках. Через несколько секунд послышался длинный зуммер электрического звонка, и сразу же второй — чуть короче. Затем третий… Так бесцеремонно никто Ардашеву не звонил. Варвара отворила дверь. На пороге возник человек лет сорока, в пенсне, с бритым смуглым лицом и совершенно лысый. Очевидно, он брил голову, чтобы скрыть свою плешь.

— Присяжный поверенный Ардашев дома? Позовите его? — тоном, не терпящим возражений, выговорил он.

— Сегодня Клим Пантелеевич не принимает. Назовите вашу фамилию, и я запишу вас на один из дней.

— Вы, дамочка, я вижу, не понимаете, с кем разговариваете? — повышая голос, возмутился высокий худой, бритый человек.

— Как я могу это понимать, если вы даже не соблаговолили представиться, — спокойно ответила горничная.

— Начальство, милая, надо знать в лицо. Особенно сегодня. Это полезно для здоровья, — уже более спокойным и несколько даже игривым тоном, выговорил незнакомец. — Я есть самый главный начальник губернии. Зовут меня Коппе, Александр Фёдорович.

Как раз в этот момент появился Ардашев.

— Чем обязан? — сухо осведомился статский советник.

— Зачем же так официально, господин адвокат? Я ведь, заметьте, к вам самолично пожаловал, а мог бы и матросов прислать на грузовике. Разговор у меня к вам имеется.

— Что ж, прошу…

Уже в кабинете гость принялся внимательно осматривать библиотеку присяжного поверенного. Заметив на полке подшивку журналов «Вестник полиции» он воскликнул:

— Ага! Вижу, почитываете наш журнальчик!

— Простите?

— Это я о «Вестнике полиции». Я ведь в прошлом жандармский полковник. Но вот пересмотрел своё отношение к прежней власти, осудил царизм. Теперь возглавляю здешний Исполнительный Комитет.

— Насколько я знаю, ранее местным начальством был господин Пономарёв, — неуверенно выговорил Ардашев.

— Был да сплыл. Сбрил усы, сбежал через окно-с… Подал заявление о выходе из партии…Словом, этот ренегат хотел всех перехитрить. Но разве можно обмануть карающий меч революции? Нет, конечно. Мои люди поймали его в Кисловодске и расстреляли. И поделом. Так что нет теперь господина Пономарёва, бывшего служащего отдела статистики.

Клим Пантелеевич указал на кресло, и Коппе сел напротив.

— Тут вот какое дело, — проведя ладонью по лысой голове, начал он. — Вы, наверняка, знаете, что в данный момент идёт реорганизация Окружного суда. Не один из прежних вершителей, так сказать, правосудия, нам не подходит. Да и как можно работать с теми, кто карал революционеров? — вымолвил он, но, поймав взглядом лёгкую ухмылку на лице Адашева, спросил: — Вы, верно, сейчас про меня подумали? Мол, сидит тут, разглагольствует, а сам когда-то царю-батюшке присягал и тоже всю эту революционную сволочь калёным железом выжигал, да? Ну признайтесь, подумали?