Птица солнца - Уилбур Смит Страница 61

За завтраком – единственное в эти дни время, когда мы встречались, – Элдридж попросил меня возобновить перемещение кувшинов из архива в хранилище. По правде говоря, я ухватился за предлог не смотреть на чистые обвиняющие листы бумаги в своей пишущей машинке, а Рал обрадовался возможности прекратить свои бесплодные блуждания по холмам.

В прохладном мирном полумраке архива мы, работая в установленном порядке, фотографировали и отмечали точное положение каждого кувшина, прежде чем прикрепить к нему этикетку и внести в главный каталог. Работа была спокойная, говорил в основном Рал, у меня же сохранялась прежняя летаргия. Рал поднял с полки очередной сосуд и с любопытством всмотрелся в щель между стеной и рядом кувшинов.

– Эй! – воскликнул он. – А это что?

И я почувствовал, что моя летаргия спадает, как ненужная оболочка. С ощущением предзнания я подошел к Ралу и увидел ряд скрытых в нише маленьких прямоугольных кувшинов из той же глины. Я понял, что мы сделали еще одно крупное открытие, значительный шаг вперед в поиске древних тайн. Эта мысль, вполне законченная, возникла в моем сознании, как будто когда-то я просто спрятал эти маленькие кувшины, а теперь заново открыл их.

Рал принес дуговую лампу, чтобы лучше осветить нишу, и мы сразу заметили другую необычную особенность. Все видные нам кувшины были запечатаны, крышку к горлышку прикрепляла петля из золотой проволоки, а на глиняной печати было оттиснуто изображение птицы. Я наклонился и осторожно сдул пыль с рисунка на печати. Это был нахохленный гриф – традиционная птица зимбабвийской культуры, обычно вырезаемая из мыльного камня, – над солнечным диском с расходящимися лучами. Вид герба современной Родезии на печати бесспорно пунического происхождения возрастом в 2 000 лет поверг меня в шок: это было все равно что найти изображение льва и единорога с английского герба на саркофаге египетского фараона двадцатой династии.

Мы заработали так быстро, как только позволяла осторожность: фотографировали, прикрепляли этикетки к большим кувшинам, которые закрывали доступ к нише, а когда убрали их все, обнаружили, что за ними скрываются пять маленьких кувшинов. Мое волнение нарастало, надежда на большое открытие крепла. То, что кувшины спрятаны, печать на них – все свидетельствовало об их особом значении. Как будто я просто тянул время, дожидаясь этого открытия! Я воспрянул духом. Когда наконец нам удалось получить доступ к этим кувшинам, я сохранил за собой почетную обязанность снять их с полки, вопреки слабому протесту Рала:

– Но ведь я их нашел!

Балансируя на верхней перекладине стремянки, я подался вперед и попробовал поднять первый из них.

– Он застрял, – сказал я: кувшин даже не шелохнулся. – Наверно, прикреплен к полке. – И я еще больше наклонился, ощупывая пространство вокруг кувшина, желая понять, что его там держит. И удивился, ничего не обнаружив.

– Попробуйте другой, – предложил долговязый Рал, тяжело дыша мне в затылок. – Помочь?

– Слушайте, Рал, если вы не отодвинетесь, я задохнусь.

– Простите, доктор, – пробормотал он, отодвигаясь на четверть дюйма.

Я потянул к себе следующий кувшин и обнаружил, что и он надежно прикреплен к полке; остальные три тоже.

– Странно, – сказал Рал, и я вернулся к первому кувшину. Поставив локти на край полки, я начал поворачивать кувшин против часовой стрелки. Потребовалось напрячь все силы, и мышцы на руках у меня вздулись, прежде чем кувшин поддался. Он придвинулся ко мне на дюйм, и я сразу понял, что его удерживало не какое-нибудь крепление, а собственный огромный вес. Он был в пятьдесят раз тяжелее кувшинов, вдвое больших по размерам.

– Рал, – сказал я, – в конце концов тебе все-таки придется мне помочь.

Вдвоем мы придвинули кувшин к краю полки, потом я взял его на руки, как новорожденного, и спустил вниз. Позднее мы установили, что он весил 122 фунта – и это при том, что размером он был с большую бутылку шампанского.

Рал помог мне осторожно поместить его в фибергласовую корзину – их мы применяли для переноски кувшинов. Мы взялись за ручки и понесли корзину по архиву, в туннель, мимо охранника, к выходу. Я с удивлением увидел, что уже стемнело и в отверстии над изумрудным бассейном горят звезды.

Разница в росте мешала нам нести корзину, но мы торопливо прошли по туннелю и направились к лагерю. Я обрадовался, увидев, что свет в хранилище все еще горит. Когда мы с Ралом внесли свою драгоценную ношу, остальные даже не подняли головы.

Я подмигнул Ралу, и мы отнесли корзину к главному рабочему столу. Загораживая обзор спинами, мы вынули кувшин из корзины и водрузили посреди стола. Потом я повернулся к остальным троим, не отрывавшимся от работы.

– Элдридж, не хотите кое на что взглянуть?

– Минутку. – Элдридж через увеличительное стекло всматривался в расстеленный свиток, и мы с Ралом терпеливо ждали, пока он отложит стекло и поднимет голову. Как и я, он среагировал мгновенно. Блеснули очки, розовая краска залила лысину, как свет зари – купол Тадж-Махала. Гамильтон быстро подошел к столу. – Где вы его нашли? Сколько еще таких? Он запечатан. – Дрожащей рукой он коснулся глиняной печати.

Его тон насторожил женщин, и они почти бегом направились к нам. Мы почтительно обступили кувшин.

– Откройте его, – нарушила краткое молчание Салли.

– Пора ужинать, – заметил я, взглянув на часы. – Давайте отложим это до завтра, – невинно предложил я, и обе женщины яростно повернулись ко мне.

– Мы не… – начала Салли, потом увидела выражение моего лица и облегченно вздохнула. – Не надо шутить такими вещами, – строго сказала она.

– Ну, профессор Гамильтон, – спросил я, – чего же вы ждете?

– Действительно, чего? – сказал он, и мы вдвоем занялись печатью. При помощи кусачек перерезали золотую проволоку, осторожно отделили печать. Крышка поднялась легко, внутри оказался обычный завернутый в ткань цилиндр. Однако никакого знакомого неприятного запаха кожи. Элдридж, чьи руки походили на пару тонких белых свечей, не смог поднять кувшин. Я осторожно положил сосуд на бок (Элдридж придерживал) и вытащил увесистый свиток. Обертка сохранилась в целости.

Все молча смотрели на цилиндр. Я догадывался, из чего он. Только один материал может быть таким тяжелым, но все-таки я с упоительной дрожью радости ждал подтверждения.

Разумеется, это оказался свиток с записями, но не кожаный. Плоский лист чистого золота. В шестнадцатую дюйма толщиной, восемнадцать дюймов шириной и двадцать один фут длиной. Весил он 1954 унции, общая стоимость материала превышала 85 тысяч фунтов. Всего таких свитков было пять – 425 тысяч фунтов, но это составляло лишь ничтожную часть стоимости содержания.

Прекрасный мягкий металл разворачивался легко и быстро, как будто торопился открыть нам тайны древних. Буквы были очень искусно вырезаны на золоте острым инструментом гравера, свет, отраженный от поверхности свитка, слепил читателя.

Мы все зачарованно ждали, пока Элдридж покрывал блестящую поверхность черной краской из ламповой сажи и осторожно протирал ее. Теперь каждая буква четко выделялась, черная на золоте. Элдридж поправил очки и принялся сосредоточенно изучать строчки на пуническом. Потом начал делать какие-то бессодержательные замечания, бормотать, а мы все теснее толпились вокруг, как дети в ожидании сказки.