Похитители бриллиантов - Луи Буссенар Страница 63

Обе женщины, великолепные в своем мужестве и неустрашимости, стояли в темном проеме дверей, освещенные яркими лучами солнца. Эстер была менее решительна и опиралась на плечо Анны де Вильрож, нежное лицо которой, искаженное негодованием и непоколебимой решимостью, стало неузнаваемым.

— Потрудитесь войти, мастер Клаас, — сказала она с ироническим смехом.

Этот смех хлестнул бура, как удар кнутом, и совсем уж выбил его из колеи: Клаас рассчитывал, что женщины испугаются, что они будут робки. Однако его колебания были непродолжительны. Он зашел слишком далеко, чтобы сразу отступить. Кроме того, гнев нарастал в нем медленно, как у всех животных с холодной кровью, и мог падать тоже только медленно.

— Ладно! — сказал он глухим голосом. — Я повинуюсь вам. Но, черт меня возьми, хорошо будет смеяться тот, кто будет смеяться последним!

— Я должна, однако, предупредить вас, мастер Клаас, что вы не уйдете слишком далеко и что эта наша встреча будет последней… к счастью.

— Это мы посмотрим, — ответил Клаас, поднимаясь на ступеньку и собираясь пройти в фургон.

Госпожа де Вильрож отступила на шаг, и тогда Клаас увидел стоявший позади нее бочонок вместимостью литров в двадцать. Она протянула правую руку, и в руке что-то сверкнуло.

Бандит затрясся, но вскоре замер.

— Что ж это? — бесстрашно сказала молодая женщина. — Вы остановились? Уж лучше признайтесь, что вам страшно взорваться вместе с нами!..

— Да… сударыня… мне страшно… признаю это. Мне страшно за вас, потому что я хочу, чтобы вы жили.

— Вы отлично видите, что мы решились на все и теперь мы ваших угроз больше не боимся. Еще вчера мы всего могли ждать от вашей животной ярости. Я обезумела от страха и написала: «Придите на помощь двум женщинам, которые не могут найти убежища даже в смерти». Но сегодня… сегодня у меня есть оружие… Этот револьвер я случайно нашла в ящике, на который вы не обратили внимания, и я могу разрядить его в этот бочонок с порохом. Это ваш бочонок, должно быть. Так вот, мастер Клаас, мы вас не боимся. Можете войти, можете выйти, как вам будет угодно…

— Вы писали? — сказал бур.

Эти слова госпожи де Вильрож обеспокоили его больше, чем все ее угрозы.

— Я буду снисходительна и отвечу вам. Да, вчера я своей кровью написала последний призыв. Я написала его на страничке книги и выбросила книгу на дорогу. Я сделала это в надежде, что книгу найдет какой-нибудь человек с сердцем и придет нам на помощь. Хотя вы и держите нас в заточении, я все же заметила на дороге много следов, и это меня убедило, что мы находимся в местности все-таки обжитой. Да вот смотрите! Ведь это не обман зрения. Вы можете не хуже нас увидеть вдали облако пыли. Кто-то скачет верхом на лошади. Берегитесь, мастер Клаас! Быть может, это и есть мститель.

Бур зарычал от бешенства. Он выскочил, резко хлопнул дверью и бросился к передку фургона, где лежало его длинное однозарядное ружье.

— Гром и молния! — воскликнул он. — Теперь я, по крайней мере, буду иметь дело с мужчиной. И если он не ответит мне за все, то пусть уж лучше меня заберут черти.

Госпожа де Вильрож не ошибалась. Не прошло и нескольких минут, как всадник стал виден совершенно отчетливо. Будучи человеком осторожным и рассчитывая на плохой прием, он соскочил на землю на расстоянии, недостижимом для ружейного выстрела, и медленно направился к фургону, шагая позади своей лошади, которая служила ему живым укрытием. Эта предосторожность спасла ему жизнь, ибо взбешенный Клаас поджидал его с ружьем в руках и несомненно выстрелил бы, не вступая ни в какие разговоры. Прибавим, что Клаас был искусный стрелок. Для него было пустяком попасть на расстоянии ста метров в донышко бутылки. Но и незнакомец отлично знал хитрости драчунов-буров. Поэтому он держался позади лошади так, что бур не мог прицелиться, и только мысленно осыпал его проклятиями, хотя и воздавал должное его умению маскироваться.

— Здорово! Молодец! — ворчал Клаас, как игрушку держа в руках свое огромное ружье. — Все-таки приятно нарваться. на такого противника. Но ничего, дружище, скоро ты покажешься. И пусть я только увижу, куда тебе всадить кусочек свинца, как ты его получишь.

Расстояние сокращалось.

В брезенте, которым был покрыт фургон, имелась небольшая дырочка, и, прильнув к ней, обе молодые женщины, задыхаясь от волнения, следили за нарастанием событий.

Анна догадывалась, что незнакомец нашел брошенную ею книгу, ибо он, видимо, знал, с кем ему придется иметь дело. Иначе он не принимал бы мер предосторожности. Анна уже пожалела, что в минуту отчаяния совершила поступок, который теперь подвергал смертельной опасности жизнь незнакомого человека.

Застыв от ужаса, она ждала выстрела и свиста пули, но, к ее изумлению, Клаас воскликнул что-то самым веселым голосом. Дело в том, что он узнал огромного коня незнакомца.

— Черт возьми, да ведь это пегая лошадка моего Корнелиса! Второй такой нет во всем Ваале. Шевелись же, чудак ты этакий! Нечего прятаться. Это я, Клаас…

Незнакомец ускорил шаг и вскоре был совсем близко. А Клаас отставил ружье и улыбался во весь рот, ширине которого мог бы позавидовать кайман.

Но его радость и веселье были кратковременны. Клаас оцепенел, когда незнакомец стал виден во весь рост.

Вместо своего тяжеловесного увальня-брата Клаас увидел человека высокого роста и могучего сложения, но изящного, тонкие черты лица которого не имели ничего общего со скотской физиономией Корнелиса.

— Негодяй! — зарычал Клаас, охваченный бешенством. — У тебя лошадь моего брата… Значит, ты его убил?! Умри же!..

И с ловкостью, какой даже и ожидать нельзя было от человека, наделенного телосложением гиппопотама, он бросился к незнакомцу, приставил ему свое ружье прямо к груди и спустил курок.

Раздался сухой треск, но загорелся только фитилек: произошла осечка.

Яростные крики послышались в это время издали: с противоположной стороны дороги скакали верховые. Они охватывали фургон угрожающим полукругом, крича:

— Смерть Сэму Смиту! Смерть! Смерть вору!..

Сэм Смит — читатель давно его узнал — и бровью не пошевелил. Горькая улыбка пробежала по его лицу, только когда он услышал яростные крики приближавшихся всадников. Затем, видя, что его вот-вот окружат, он одним прыжком вскочил в седло и скрылся, как вихрь, бормоча:

— Не легко бывает сделать доброе дело. В кои веки пришла мне в голову такая фантазия, и я едва не заплатил за нее слишком дорого.

Увидев, что рухнула единственная надежда на спасение, Анна побледнела. Ее заставили обернуться душераздирающие рыдания подруги.