Ангелы террора - Сергей Шхиян Страница 63

— Арик, когда у нас революция будет? В шестнадцатом или в семнадцатом? — деловым тоном спросила Ольга.

— В семнадцатом, — сказал Гутмахер. — Только сначала, в четырнадцатом году, будет первая мировая война.

— Значит, в тринадцатом мы отвалим в Европу.

— Европа-то и будет воевать, — уточнил Аарон Моисеевич.

— Тогда в Америку или Австралию, там-то войны, надеюсь, не будет?

— Там не будет, — подтвердил я.

— Ну, вот, мы туда и переедем. Арик, ты где хочешь жить?

— С тобой я хочу жить, лапуля, — умильно заверил Ольгу Гутмахер. — Мне с тобой везде хорошо. А какие планы у вас, Алексей?

— Нет у меня планов, — не очень бодро ответил я. — А может быть тоже, купить именьице, ходить на охоту, гусей стрелять?..

— Ну, ты и живодер! — непонятно почему возмутилась Ольга. — Что тебе гуси плохого сделали?!

— Ничего не сделали, это я так образно говорю…

— А, то-то, чуть, что, и сразу стрелять. Жениться тебе нужно, деток растить, а не на охоту ходить. Ладно, вы тут покурите, а я к Аннушке схожу.

Ольга оставила нас вдвоем, и я счел возможным поинтересоваться у Гутмахера:

— Аарон Моисеевич, а вы не боитесь так круто менять жизнь? Оля, конечно, прекрасная девушка, но все-таки…

— Знаете, Алексей, можете не продолжать, я и так догадываюсь, что вы скажете. Все это верно, но поверьте старику, это вздорное, взбалмошное создание — лучшее, что у меня случилось в жизни! Может быть, даже самое лучшее. Я понимаю, что физически гублю себя, но пусть все будет так, как будет! Я никогда еще не жил такой полной жизнью, так остро не чувствовал счастье. Вот так-то, голубчик!

— Да, нет, право, я не совсем в том смысле… Конечно, если такая любовь, то о чем разговор…

— Я знаю, что вы не осуждаете меня за легкомыслие. Раньше я делал это сам, но потом решил, пусть все будет, так, как будет. Даже если не несколько лет, а несколько недель, я проживу не умом, а сердцем, это будет подарок судьбы. Конечно, Ольга скоро бросит меня. Я понимаю, что гожусь ей даже не в отцы, а в деды, но…

Мы так ни до чего определенного и не договорились, и все на какое-то время осталось, как прежде.

Между тем на святой Руси начались Святки. У меня к этому времени отросла условная бородка, и когда к ней добавилось пенсне с простыми стеклами, я стал похож на самого обыкновенного студента и наконец смог покинуть свое вынужденное заточение, и окунулся в московскую праздничную жизнь.

Сказать, что мне от этого стало много веселее, нельзя. Город, по сравнению с нашим временем, выглядел, как до сих пор любят говорить провинциалы, большой деревней. Конечно, я не смог пробиться в так называемое «приличное общество» и встречал горожан в относительно недорогих заведениях, где появление студента было уместно. Люди, по сравнению с нами, были спокойны, казались туповатыми и большей частью довольными жизнью.

Записные красавицы начала века, на которых оборачивались здешние мужчины, мне не нравились, как не понравилась Ольга Леонардовна, будущая жена Чехова. Я нарочно купил билет на первый ряд партера в Художественный театр, чтобы лучше разглядеть эту искусительницу Антона Павловича. Она была крупной женщиной, с округлыми формами, на мой взгляд, ничего особенного.

Да и великий театр Станиславского и Немировича-Данченко меня не потряс. Играли, в общем-то, прилично, актеры говорили театрально громко и подчеркнуто выразительно. Публика же принимала спектакли на «ура». Только после того, как я посетил несколько других театров, я понял, почему. Даже Малый театр и недавно открывшийся театр Корша по сравнению с Художественным выглядели жидковато. Так что все познается в сравнении.

Студенческая молодежь меня так же не заинтересовала. Как-то в театре Корша я познакомился со студентом Костей из города Орла. Он, следуя моде быть левым, считал себя умеренным радикалом и зазвал меня на заседание студенческого кружка. Я из любопытства согласился. В небольшой меблированной комнате собрались десять человек молодых и не очень людей. Кружковцы пили жидкий чай с ситным хлебом и дешевой колбасой и решали судьбу России. Для конспирации, если вдруг нагрянет полиция, на столе лежала гитара. В общем, это была чистая революционная романтика без какой-нибудь серьезной подоплеки.

Как водилось в те времена, социал-демократы тут же сцепились с социалистами-революционерами. Обе стороны идеологически громили друг друга, а две некрасивые курсистки и я были «массой» или, как еще называли идеологически неопределившихся соотечественников, «болотом», за власть над душами которых и боролись революционеры.

Я в разговор не вмешивался, только слушал, поражаясь наивной вере наших предков в «прогрессивные идеи». Курсистки, напротив, ничего не понимали в тонкостях идеологических и партийных противоречий, но были в восторге от обстановки и, возможно, повышенного мужского внимания.

— А что думает по этому поводу господин Синицын? — неожиданно втянул меня в общий разговор чахоточного вида молодой социал-демократ.

— По какому поводу? — не очень понял я.

— Чья тактика вам больше нравится? — уточнил он вопрос. — Каким путем следует идти к революции: работая с массами или террором?

— Прекратите обвинять нас в терроризме! — не дав мне ответить, закричал на него социалист-революционер. — Мы боремся за права трудящихся и за восьмичасовой рабочий день!

Про меня тут же забыли, спор разгорелся с новой силой, и мне не пришлось придумывать отговорки, чтобы открещиваться от их программ.

— Как вам понравились мои товарищи? — поинтересовался мой новый приятель, когда мы вышли на Морозный воздух из закуренного душного помещения. — Вы за кого?

— Костя, — грустно сказал я, — я, как и все, только за себя. Поверьте мне, политика — дело злодеев. Почитайте про великую французскую революцию и представьте, что будет у нас, когда настанет великий русский бунт! Увы, в политике не бывает ни правых, ни святых, бывают только оболваненные фанатики и борьба интересов. А стенания ваших лидеров о благе народа — только необходимая для привлечения симпатий простаков демагогия.

— Извините, Алексей, вы случайно не служите в охранке? — ледяным тоном спросил меня умеренный радикал.

— Не служу, — честно сказал я. — Возможно, к сожалению…

— Что же, в таком случае, прощайте. Наше знакомство не может быть продолжено, — тем же тоном заявил добродушный Костя, — надеюсь, вы не побежите на нас доносить!

— О чем доносить? — сказал я ему вслед. — О том, что вы полные идиоты?

Однако, мой знакомец уже далеко отошел от меня и последних слов реплики не расслышал. Услышали ее, судя по всему, другие люди. Я почувствовал, как меня оторвали от земли и понесли по воздуху. Два крепыша в одинаковых пальто и шляпах-котелках, приподняв меня над землей, потащили к остановившейся возле обочины дороги крытой пролетке.