Рыцари света, рыцари тьмы - Джек Уайт Страница 64

— Монахи-воины… О таком раньше и не слыхивали. Два слова не вяжутся друг с другом.

— Может, раньше это и приняли бы за нелепость, но годы идут, и все меняется. Сегодня такая идея не противоречит обстоятельствам, сложившимся здесь, в Заморье.

— Интересно, даст ли Папа свое благословение.

— Брат мой, здесь один Папа — Вармунд, патриарх Иерусалимский. Пусть у него другой титул, но его воля затмевает мнения всех прочих.

— А сколько вас всего — семь?

— Да. Решение приняли мы с сиром Годфреем, а Сент-Аньян, Россаль, Мондидье, Гондемар, что стоит у дверей, и Жоффрей Биссо, на страже с другой стороны, присоединились к нам позже. Теперь нас именно семь.

— Будет восемь. — Де Монбар оглядел всех собратьев по очереди. — Я счел бы за честь вступить в ваши ряды, если вы меня примете. Граф Гуг уже выдал мне соответствующее позволение — остаться в Заморье, среди вас, если мне будет угодно. При условии, как я сказал ранее, что вы меня примете к себе…

— Почему же не примем? — улыбнулся Гуг де Пайен. — Вы уже один из нас и связаны теми же обетами. Правда, теперь вам придется дать еще один — обет целомудрия. Это вас не пугает?

— В моем-то возрасте? — ответил ему с унылой улыбкой де Монбар. — Ничуть. Моя жена умерла шесть лет назад, а огонь страсти во мне угас и того раньше. Нет, обет целомудрия меня не смущает и не стесняет. Но… — Он заколебался, но продолжил: — Помимо вас здесь есть и другие, кто не входит в наш орден, — некие простолюдины. Сегодня утром, по прибытии, я видел шестерых из них; все они одеты одинаково — в простые бурые туники поверх кольчуг. Кто эти люди и каково их предназначение?

Де Пайен обернулся к Сент-Омеру:

— Годфрей, будь добр, ответь брату. Ты первый подал идею нанять их.

— Верно. — Сент-Омер поднялся и отвесил де Монбару поклон: — Доброго вам дня, сир Андре. Вы, вероятно, меня позабыли, а я вас очень хорошо запомнил с детства: вы частенько навещали моего отца, Анри Сент-Омера Пикардского.

Де Монбар любезно кивнул:

— Я очень хорошо помню вашего батюшку, хотя в отношении вас память меня подводит.

— Ничего удивительного. Когда мы в последний раз виделись, я был еще мальчиком, а вы — уже прославленным рыцарем. — Он махнул рукой, давая понять, что эта тема исчерпана, и продолжил: — Присутствие людей, про которых вы спросили, — для нас непременное условие выполнить то, за что мы взялись. Мы зовем их сержантами, и, хотя они не относятся к рыцарству и к нашему братству, мы им безоговорочно доверяем, потому что знаем их всех наперечет. Большинство из них примкнуло к нам, когда мы только начинали биться с турками, и с тех пор они с нами неразлучны. Они для нас и слуги, и товарищи, и телохранители, и соратники. Их преданность и честность в отношении нас и наших собратьев не вызывает сомнений. С обращением в монашество нам пришлось оставить прежние имена и все присущие им родовые атрибуты, равно как и отпустить на волю всех своих сервов и вассалов: таково требование отречения от мира. К сожалению, мы совершенно не подумали об этом заранее — когда мы приняли такое решение, нашим верным слугам стало некуда податься, а если бы они даже придумали, куда именно, у них все равно не было денег на путешествие. Что ни говорите, они зависели от нас, мы обеспечивали их всем необходимым, взамен пользуясь их силой, поддержкой и преданностью. С большим огорчением нам пришлось признать, что мы не дали им желанной свободы. Напротив, мы обрекли их на затворничество и бедность среди чуждого им мира, откуда, по здравом размышлении, они не могли даже надеяться спастись. Так или иначе, наши слуги отказались нас покинуть. Они очень убедительно доказывали, что на протяжении многих лет защищали и поддерживали нас и что само принятие нами монашеского обета ничего, по сути, не меняет, и мы и дальше будем нуждаться в защите и поддержке, поскольку не собираемся слагать оружие. Мы ведь остались рыцарями, хоть и превратились в монахов, а значит, ничто не может им помешать, как и прежде, служить нам — хоть рыцарям, хоть монахам. Их слова звучали вполне здраво… особенно когда мы поразмыслили о том, что всемером нам будет трудновато охранять дороги. Короче говоря, в тот момент у нас даже не оставалось выбора, иначе нам было бы просто некогда заниматься раскопками. Итак, мы приняли все это во внимание и соотнесли с первоначальной затеей, а затем я пришел к Гугу и выложил ему свои соображения. Он-то и придумал, как применить их к нашей ситуации, верно, Гуг?

Де Пайен кивнул:

— Мы попросили позволения патриарха привлечь наших слуг в качестве добровольных помощников. Они считаются послушниками и соблюдают молитвенные бдения и устав нашего будущего ордена, но свободны от принятия обета. — Он резко и почти недовольно передернул широкими плечами: — У каждого из нас насчитывалось не меньше двух слуг, у некоторых набиралось и побольше, а у тех, в свою очередь, нашлись приятели, родные и соратники, в том числе бывалые воины, чьи хозяева-рыцари погибли в сражении или умерли от болезни. Так и получилось, что нас теперь семь рыцарей — восемь, если вы будете с нами, — и двадцать три сержанта.

— Они все одеты единообразно. Где же вы нашли средства купить им одинаковые накидки?

— Это подарок патриарха. Возможно, Вармунд надеялся, что этот поступок будет наиболее зримым свидетельством его вклада в процветание королевства. Но мы не расспрашивали его о причинах такой щедрости — просто с благодарностью приняли ее.

обет нестяжания?

— Каверзный вопрос. Обсудив его с патриархом, мы сошлись на компромиссе. Ему необходимо, чтобы мы были боеспособной силой, но, как и король, он не желает брать на себя ответственность по снабжению нашей общины. Патриарх дал понять, что его епархии не под силу тянуть наши текущие расходы. Годфрей запомнил его слова, а потом в разговоре с нами в точности их процитировал. В общем, мы ухватились за собственное выражение Вармунда — «текущие расходы» — и дали ему понять, что мы и сами не без средств. Обычный порядок требует, чтобы по принятии обета мы передали все наше имущество Матери-Церкви, взамен получая ее всестороннюю поддержку. Мы же предложили патриарху слегка изменить общепринятый ритуал касательно обета нестяжания ввиду наших — и самого архиепископа — особых обстоятельств пребывания в Иерусалиме. Каждый из нас лично поклянется сочетать монашескую жизнь с бедностью, но, вместо передачи Церкви собственных богатств и владений, он присоединит их к имуществу собратьев — для блага будущего ордена и его завоеваний.

Де Монбар в изумлении вытаращил глаза:

— Но ведь это как раз наш обет — тот, что мы приносили, вступая в орден Воскрешения: делить имущество с собратьями для нашего общего блага!

— Разумеется. — Широкая улыбка озарила лицо де Пайена. — Но ведь мы ничего не сказали об этом патриарху, и он с радостью и без лишних условий согласился на наше предложение, поскольку оно избавило его от дальнейших треволнений по поводу нашего вооружения и снаряжения — забот о латах, сбруе и лошадях. Вот так и получилось, что мы довольно неплохо себя обеспечили и выгадали право самим печься о своих текущих расходах — признаться, весьма скромных.