Иствикские ведьмы - Джон Апдайк Страница 7

– У Джейн такие замечательныеспособности, – говорила Сьюки почти автоматически, неистово выковыривая обезьяньим движением ледяные кубики из холодильника. Ведьма может заморозить воду взглядом, но разморозить – целая проблема. Среди четырех собак, которых держали они с Монти в свои лучшие дни, у них дома бегали два серебристо-коричневых веймаранера. Сейчас у нее остался один, по кличке Хэнк. Он прижимался к ее ногам в надежде, что она достает из холодильника что-нибудь для него.

– Она так себя растрачивает, – сказала Александра, вынося приговор Джейн. – Занимается самоунижением, как-то по старомодному, – прибавила она. Дело происходило во время вьетнамской войны, и эта война придала ее словам особый смысл. – Если она серьезно относится к музыке, ей следует и выступать серьезно, в большом городе. Выпускнице консерватории играть для кучки глухих старых куриц в полуразвалившейся церкви – это расточительно.

– Но здесь она чувствует себя уверенно, – сказала Сьюки, словно с ними было иначе.

– Она даже не моется, ты замечала, от нее пахнет? – спросила Александра уже не о Джейн, а о Грете Нефф. Для Сьюки не составляло труда следить за ходом мысли Александры, они были настроены на одну волну.

– А эти старушечьи очки! – подхватила Сьюки. – Она в них похожа на Джона Леннона. – Сьюки состроила гримасу, изобразив серьезный печальный взгляд и тонкие губы Джона Леннона. – «Я тумаю, мы мошем пить наш sprechen Sie wass? [9]– нойвый напьи-иток». – Грета Нефф издавала варварский неамериканский дифтонг, словно расплющивая гласную о небо.

Болтая и прихватив с собой стаканы, они отправились в так называемую «каморку», маленькую комнатушку, втиснутую под лестницей, ведущей на мансарду. Выгоревшие обои с рисунком виноградной лозы и корзин с фруктами местами отставали от стен, штукатурка на скошенном потолке облупилась. Лишь забравшись на стул, можно было выглянуть в единственное окно с ромбовидными рамами и выгнутыми, как донышки бутылок, освинцованными стеклами с пузырьками воздуха.

– От него пахнет капустой, – продолжала Александра, опускаясь с высоким серебристым стаканом в двойное кресло, покрытое тонкой шерстью, вышитой огненно-красными завитками стилизованной лозы. – Этот запах пропитал его одежду, – сказала она, подумав, что это так похоже на Монти с его цуккини и что она этой интимной деталью, очевидно, намекает Сьюки, что сама тоже спала с Неффом. Ну и что? Нечем хвастаться. И все-таки. Как он потел! Именно поэтому она спала с Монти тоже, и от него никогда не пахло цуккини. Удивительно, что, когда спишь с чужими мужьями, они дают тебе возможность взглянуть на их жен под новым углом: они их видят, как никто другой. В представлении Неффа, бедная некрасивая Грета была украшенной лентами Хайди, нежным эдельвейсом, принесенным с заоблачных высот (они познакомились в пивной в Западной Германии, где он служил, вместо того чтобы воевать в Корее), а Монти… Александра искоса взглянула на Сьюки, пытаясь вспомнить, что говорил о своей жене Монти. Считая себя джентльменом, он рассказывал немного. Но однажды разговорился, придя в постель к Александре прямо после какого-то неприятного разговора в банке и все еще под его впечатлением: «Она милая женщина, но невезучая. Я хочу сказать, приносит несчастье другим. Думаю, самой ей скорее везет». И правда, женившись на Сьюки, Монти потерял значительную часть своих денег, хотя все сваливали вину на его собственную глупость и нерасторопность. Уж он-то никогда не потел. Но страдал от этого гормонального дефекта, свойственного людям благородного происхождения, от невозможности причислить себя к тем, кто способен заниматься тяжелым физическим трудом. На его теле почти не росло волос, а зад был по-женски округлым.

– Наверное, Грета в постели великолепна, – продолжала Сьюки. – Все эти Kinder. Funf [10]все-таки.

Нефф признался Александре, что Грета страстная, но требует усилий, нескоро кончает, но побуждает к этому. Из нее бы получилась беспощадная ведьма. Ох уж эти кровожадные немцы.

– Надо бы быть к ней повнимательней, – сказала Александра, снова возвращаясь к Джейн. – Вчера говорила с ней по телефону, и меня поразило, как она была взвинчена. Эта женщина всегда так раздражена.

Сьюки взглянула на подругу, уловив фальшивую ноту. У Александры начиналась какая-то интрижка, появился новый мужчина. За эту секунду, пока Сьюки отвлеклась, Хэнк высунул длинный серый язык и смел два крекера с блюда с крабом, которое она поставила на старенький сосновый матросский сундучок, переделанный в кофейный столик. Сьюки нравились ветхие старинные вещи, в них чувствовалось какое-то благородство, как в живописных лохмотьях певицы во втором действии оперы. Хэнк потянулся языком к сыру, но Сьюки хлопнула его по морде; морда была твердая, как автомобильная шина, и пальцам стало больно.

– Ну, ты и нахал! – сказала она собаке и тут же подруге: – А кто сейчас не раздражен? – имея в виду и себя. Она громко отхлебнула неразбавленного бурбона. И зимой и летом Сьюки пила виски по той причине (правда, о ней она уже позабыла), что один ее дружок в Корнелле сказал, что от виски в ее зеленых глазах появляются золотые искорки. Она знала, что ей к лицу, и обычно носила коричневую гамму и любила замшу с ее живым отливом.

– Кто? Мы в прекрасной форме, – отозвалась старшая и самая крупная из женщин, переходя от иронии к предмету своей недавней беседы с Джейн. – Новый мужчина в городе, в особняке Леноксов.

В то же время голова ее была занята и другими мыслями, как у пассажира в авиалайнере, – оторвавшись от земли, испытывая страх, он смотрит вниз, восхищаясь ее красотой: домики, словно четко выведенные на эмали, с крышами и трубами, так прекрасны, а озера – настоящие зеркала, – все это похоже на Рождество, когда родители украшали двор, пока мы спали; и все это настоящее, и даже карта настоящая! Она отметила, как хорошо выглядит Сьюки – все равно, везет ей или нет: пышные волосы растрепались, даже ресницы слиплись после трудного дня, когда приходилось подыскивать подходящее слово в резком свете ламп в редакции, но ее фигурка в бледно-зеленом свитере и темной замшевой юбке – прямая и стройная, живот плоский, высокие торчащие груди, плотные ягодицы. На обезьяньем личике большой рот с полными губами, такой озорной, податливый и вызывающий.

– А я знаюо нем! – воскликнула она, точно прочитав мысли Александры. – Могу рассказать кучу всего, но давай лучше подождем Джейн.

– Давай подождем, – ответила Александра, вдруг обидевшись и будто почувствовав сквозняк. Этот человек уже занял в ее душе место. – У тебя новая юбка? – Ей захотелось потрогать, погладить мягкую оленью кожу на худых твердых бедрах.

– Купила на осень, – сказала Сьюки. – Длинновата, но сейчас так носят.

Из кухни послышался прерывистый дверной звонок.

– В один прекрасный день будет замыкание, и дом сгорит, – пророчила Сьюки, вылетая из комнаты.

Вошла Джейн. Она была бледна, на узкое лицо с горящими глазами свисал отделанный мехом шотландский берет, на шее такой же яркий клетчатый шарф. На ногах полосатые гольфы. У Джейн был не такой цветущий вид, как у Сьюки, а телу недоставало симметрии, но она излучала свет, как изогнутые проволочки в электрической лампе. У нее были темные волосы и аккуратный решительный ротик. Она родилась в Бостоне и слыла модницей.