Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье Страница 7

Относительно же гравированного золотого кружочка дон Рафаэль сказал, что он представляет именной девиз, который никогда не встречался ни в каких известных ацтекских письменах; по его мнению, некоторые тонкие особенности начертанной фигуры, ускользнувшие от моего неопытного глаза, указывали, что имя, представленное здесь в виде символа, принадлежало правителю, который был одновременно и жрецом, и царем. То обстоятельство, что золотая монета была найдена вместе с живописной грамотой, бесспорно, принадлежавшей к теократическому периоду, подтверждало это предположение. Суммарный наш вывод был тот, что мы имели здесь дело с именным девизом жреца, облеченного царской властью и управлявшего ацтекским племенем во время первого переселения. Предполагая, что он жил в тот период, к которому относился мой кодекс, и основываясь на системе чисел, принятой в виде опыта сеньором Рамиресом, мы определили, что этот человек жил и царствовал в IX веке нашей эры.

Целых два дня мы с доном Рафаэлем разрабатывали в музее этот вопрос и, только когда наши исследования были окончены, – на сколько вообще исследования могут считаться оконченными, пока они не привели к положительным результатам, – мои мысли направились к фра-Антонио, и я нашел, что по долгу вежливости мне следует сообщить ему о результате моего обучения индейским наречиям. Впрочем, я знал, что он тем временем ездил в Санта-Марию отпевать кацика, и таким образом, маленькая небрежность с моей стороны была простительна.

Но, когда я пришел в церковь Сан-Франциско, захватив с собой драгоценный документ и гравированный золотой кружочек, которые обещали сильно заинтересовать монаха, мне не сразу представилась возможность похвастаться перед ним своими сокровищами.

Едва я отворил дверь ризницы, предварительно постучавшись и получив позволение войти, как францисканец направился ко мне в таком радостном волнении, что все его лицо сияло; не дав мне поздороваться с ним, он воскликнул:

– Вы пришли как нельзя более кстати, мой друг! Я только что собирался послать за вами, потому что нашел одну вещь, которая приведет вас в такой же восторг, как меня. Впрочем, пожалуй, – прибавил он более серьезным тоном, – вы будете в восторге от моей находки по другой причине, чем я. Ведь если я найду ключ к полной разгадке тайны, отчасти разоблаченной здесь, мне представится такой счастливый случай засеять нетронутую ниву, какой редко выпадал на долю служителей Господних в позднейшие времена мира.

Тон и слова фра-Антонио были так торжественны и загадочны, что мне пришло в голову, не впал ли он в религиозное помешательство. Вероятно, монах прочел эту мысль в моем недоумевающем взгляде, потому что кротко улыбнулся и продолжал гораздо спокойнее:

– Я в здравом рассудке, дон Томас, хотя и не удивляюсь, что вы сочли меня помешанным. Присядьте здесь и выслушайте рассказ о моем открытии, а, когда я закончу, вы согласитесь, что мне есть от чего прийти в экстаз, не будучи сумасшедшим.

Спокойная речь францисканца разубедила меня в моем предположении, что в голове у него неладно; я сделал слабую попытку оправдаться; фра-Антонио опять улыбнулся и предложил мне стул.

– Вы знаете, сеньор, – начал он, – здесь ходит слух, будто бы под церковью Сан-Франциско существует потайной ход, который тянется подо всем городом и выходить на луга за его чертой. Могу вам откровенно признаться, что это правда и что мне, как и всем членам нашего ордена, жившим здесь, в точности известно, как туда попасть и как выйти. Последнего я не стану вам объяснять; это не относится к нашему делу. Но важно то, что за день до вашего возвращения с гор я нашел посреди этого прохода маленькую комнату, дверь которой была так ловко скрыта, что я наткнулся на нее совершенно случайно. В этом потаенном уголке в числе других предметов, которые не требуется здесь перечислять, я увидел полку, где лежали старинные бумаги, давно интересовавшие меня. В наших архивах часто упоминается о них – они представляют большую важность для францисканского ордена, – но так как при всем старании мне до сих пор не удалось их найти, то я решил, что они погибли в один из смутных периодов, пережитых нашей церковью. Теперь мне ясно, что в один из таких опасных моментов они были спрятаны в этом недоступном тайнике.

– Некоторые из найденных бумаг представляют исторические документы, и вы, конечно, с удовольствием просмотрите их потом. Теперь же я покажу вам то, что привело меня в такой нескромный восторг. В сущности, вы ведь не без причины усомнились в моем здравом рассудке. Этот документ, как я полагаю, попал туда случайно. Между книг и бумаг, на полке стоял ящик из пергамента, на котором было написано: «Миссия Санта-Марты» и год «1531». В ящике оказалось несколько разрозненных листов со свидетельствами о крещении индейцев, что доказывается странным смешением христианских и языческих имен. Одним словом, это был архив какого-нибудь миссионерского поселения тех далеких времен. Между тем, порывшись хорошенько в ящике, я нашел в двойной обертке из пергамента и – как будто бы эта вещь была спрятана здесь не нарочно, а положена на временное хранение – запечатанное письмо, адресованное преподобному фра-Хуану де Сумаррага; он также принадлежал к нашему ордену и был, как вам известно, первым епископом в нашей святой церкви в новой Испании. Когда я вынул письмо, печать, отставшая от времени, отвалилась сама собой, и оно осталось раскрытым в моей руке. То, что это письмо никто не читал, в этом я уверен, так как чудо, о котором в нем говорится, до такой степени поразило бы просвещенный мир, что о нем упоминалось бы во всех хрониках. Вовсе не трудно объяснить, почему письмо не попало в руки того, кому было адресовано. В те отдаленные века, очень многие из нашего ордена, проповедуя слово Божие между варварами, сподобились самой блаженной кончины: они были замучены за веру Христову.

Тут голос фра-Антонио дрогнул от глубокого волнения, и я вспомнил слова дона Рафаэля, что этот ревностный служитель алтаря, по-видимому, искал такой же славной смерти.

– А когда проповедников убивали, – продолжал монах после некоторой паузы, – миссионерские станции, основанные ими приходили в упадок, частью разграбленные дикарями-убийцами. В более поздние времена, когда испанцы покорили страну, многие из этих миссий были найдены, но там не оказывалось ничего, кроме безымянных костей пострадавших во славу христианской веры.

– Однако я убежден, – начал опять фра-Антонио – что этот ящик из пергамента был найден – как знать, сколько лет спустя после смерти его владельца! – в одном из множества таких опустошенных дикарями поселений; испанские солдаты или кто-нибудь другой, кому попалась эта находка, принес ее сюда, в этот ближайший пункт нашего ордена; после небрежного осмотра, бумаги убрали подальше с глаз, вероятно, находя, что в них слишком мало данных о трудах нашего покойного брата, совершенных им прежде, чем он сподобился мученического венца и переселился на небо. Если б это письмо дождалось того «первого удобного случая», которого поджидал писавший, чтобы послать его по назначению, вероятно, содержание этого документа сделалось бы известным корыстолюбивым испанским завоевателям и в ответ на него были бы высланы целые армии. Между тем тот, кто написал это письмо, вложил его для безопасности в ящик, ожидая, пока представится случай для отправки на юг. Но, увы, автор письма скоропостижно скончался. Таким образом сведение о необыкновенном чуде, дошедшее до него такими странными путями, сохранилось только в этом безгласном затерянном документе.