Каникулы строгого режима - Андрей Кивинов Страница 70

— Мать, мне улица Правды нужна. Где сходить? —прервал соседку Виктор Сергеевич.

— Так скоро уже. Через две остановки. А вы не из Москвыслучайно?..

— Из Подмосковья. Из Егорьевска.

— Если увидите Владимира Вольфовича, привет ему.Скажите, что мы его любим и уважаем. Пускай побольше выступает в ток-шоу. Онтакой веселый…

— Обязательно передам…

Улица Правды не сияла витринами модных магазинов, кафе иресторанов. Никаких рекламных растяжек и плакатов, никаких лужаек и фонтановперед домиками. Никакой мишуры. Все в строгих холодных тонах. И ни сантиметраасфальта! Это не центр, обойдетесь. Зато есть водяные колонки, уютныезахламленные канавы, потрескавшиеся столбы с провисшими проводами идикорастущий кустарник. А также приземистый торговый ларек с солидной вывеской«Мобильный мир». Не мирок, а именно мир. Но главное, от улицы ощутимо неслоперегаром. Словно накануне вместо дождя на нее с неба вылились потокидерьмового некачественного спирта, разбавленного вонючей водой. Пахло откустов, столбов, заборов и, конечно, домов. Если не считать дня побега, сегодняу Виктора Сергеевича был первый выход в свободный свет. И он с удовлетворениемотметил, что за то время, пока он провел за решеткой, ничего особо неизменилось. Разве что исчезли плакаты «Слава КПСС!» и «Пятилетку — за тригода!». Это и есть капитализм, о котором так долго говорили меньшевики?

Родительский дом Лизы, как, впрочем, и большинство домов наулице, архитектурным изяществом не отличался. Накренившийся бревенчатый сруб,обитый старыми досками с сохранившимися следами зеленой краски. Колченогийзабор вокруг заросшего бурьяном участка. Нормально. В войну люди вообще вземлянках жили, и ничего. А бурьян на крайний случай и в пищу сгодится.

Виктор Сергеевич, хоть и носил в настоящий момент званиезаслуженного педагога, вшивого интеллигента из себя не корчил. В калитку идвери не стучал и разрешения войти не спрашивал. Но ногой двери тоже невыбивал. Внимание властей и прессы ему ни к чему, он все-таки в розыске.

Предбанник, сени, дверь, комната. «Здравствуйте, разрешитепредставиться — заслуженный педагог России, четырежды судимый СумароковВиктор Сергеевич. Пришел воспитывать».

Мать Лизы, как и предполагала дочь, находилась в нетрезвомвиде, серьезно оскорбляющем человеческое достоинство. Не в полномколенно-локтевом безобразии, а пока лишь в переходном периоде. Ее мужчина,обнаженный по пояс, сидел перед столом спиной к дверям и, скорей всего, тожеимел пару-тройку промилле спирта в крови. Сам стол хранил следы недельногопраздника. Общая же обстановка в помещении напрочь опровергала тезис МаксимаГорького, что человек — это звучит гордо. Господа активно спорили нафилософские темы, высокий смысл которых был понятен только им. На вошедшегопедагога никакого внимания они не обратили — мало ли в их краяхпедагогов?..

— Здравствуйте, Галина Федоровна, — вежливо, ногрозно поздоровался Виктор Сергеевич.

Господа прекратили спор, мужчина повернулся. Его тощуюбесцветную грудь скрашивала пара синих церковных куполов. Это означало, что ихноситель минимум два раза подвергался репрессиям за уголовные проступки. (Любойпедагог подтвердит!) Женщина попыталась встать, но не смогла:

— Ты кто?..

— Я воспитатель твоей дочери, пьянь. — ВикторСергеевич понял, что вежливость в этих стенах неуместна. — У нас сегодняродительский день, а ты бухаешь, как корова.

Лизина мать в ступоре уставилась на товарища в футболке«ЛДПР» и в шортах, пытаясь прорваться сквозь баррикады, воздвигнутые в мозгуалкоголем. Не прорвалась…

— Ка-ка-кой день?

— Родительский! Сплавила дочку в лагерь и забыла? Так ябыстро напомню!..

Мужчина с куполами, услышав грубые интонации, решил встатьна защиту чести и достоинства своей подруги. Встать получилось со второго раза.По пути он захватил столовый ножик с деревянной ручкой и почерневшим лезвием.

— Ты чё, в натуре, хамишь, дядя?

— Не «чё», а чего. Крестьянин…

Воспользоваться ножиком заступник не успел. Короткий, носильный удар кулаком в купол одной из церквей, полет в угол, и рефери открылсчет. «Раз, два… Восемь, девять, аут!»

Виктор Сергеевич на всякий случай пощупал пульс. Жив, курилка.Подобрал выпавший ножик. Соперник приоткрыл глаза, проморгался, потомотносительно трезвым голосом удивленно пробубнил:

— Сумрак?!. Ты?!

Педагог повнимательней вгляделся в его небритую физиономию.Да, он видел этого трудящегося на зоне, но ни клички, ни фамилии, разумеется,не помнил. Поди упомни всех. Скорее всего, тот недавно освободился. На еговопрос Виктор Сергеевич не ответил, сразу перейдя к сути дела:

— Слушай сюда, женщина. Сейчас по-шустрому трезвеешь,моешь рожу, покупаешь подарок и валишь к дочке в лагерь. Она ждет. Чтоб дошести была.

— У… У меня денег нету…

Воспитатель достал пятисотенную купюру из денег, что выигралу местного пахана, и бросил на стол.

— Пропьешь — обоих похороню.

Потом кивнул на бойфренда:

— Он подтвердит.

Бойфренд что-то прогундосил. Виктор Сергеевич поднял его спола, поддернув за брючный ремень, ловко вонзил ему указательный палец в левуюноздрю и подтянул к себе:

— А ты, сохатый, если кому стукнешь, что меня видел,кишки на кулак намотаю. Честное, блин, пионерское. Понял?!

Мужик вновь интенсивно закивал головой.

— И завязывайте бухать. Я не Минздрав, предупреждать небуду… Приеду, проверю!

Нож глубоко загоняется в столешницу между купюрой истаканом. «Ни хрена ж себе у них воспитатели!..»

* * *

Родительский день, тьфу-тьфу, протекал без сбоев. Послепредставления родителей повели по кружкам демонстрировать лучшие работыпионеров. Наибольшее впечатление произвели фигурки сказочных героев из хлеба.Как необычно! Даже Железный дровосек — и тот был из хлеба. Вышкин вообщехотел забрать себе несколько самых красивых в коллекцию.

— Надо попросить у кружковода, — ответила ЗинаидаАндреевна, — Леночка, а где, кстати, Виктор Сергеевич?

— Они с Евгением Дмитриевичем в санчасти. Чем-тоотравились.

— Странно. В нашем лагере невозможно отравиться. Всеготовится из свежих и экологически чистых продуктов… Но, я думаю, до вечера онипоправятся, и я вас познакомлю, Николай Филиппович. Замечательные люди ипрекрасные педагоги. Между прочим, почти ваши коллеги.

— В каком смысле?

— Милиционеры. Из Ленинграда!