Флэшмен под каблуком - Джордж Макдональд Фрейзер Страница 77

[Конец выдержки. – «Врожденный аристократизм», как же! И где это вы его приобрели, сударыня? В Пэйсли, как и все мы!! – Г. де Р.]

Опыт убеждает меня в том, что, оказавшись даже в самых причудливых и отчаянных обстоятельствах и не имея возможности их изменить, человек вскоре начинает играть по новым правилам, будто ничего и не случилось. Благодаря выкрутасам фортуны мне довелось побывать индийским дворецким, кронпринцем, надсмотрщиком за рабами на хлопковых плантациях, владельцем игорного приюта и еще б-г весть кем – и все это занятия, которые я обходил бы за милю, будь моя воля. Но воли не было, и вот меня уже не заботит ничего, кроме блеска столового серебра, видов на урожай в ноябре или ставок за столом, и я сильно удивлюсь, если мне скажут, что где-то по-прежнему существует мир, которому я должен принадлежать по праву. Я склонен объяснять это чувством самосохранения, и это то, что позволяет вам не сойти с ума в тот момент, когда это, казалось бы, неизбежно.

Так что, когда мне поручили муштровать армию Мадагаскара, я просто постарался не забивать голову ужасами своего положения и ринулся вперед, как Фридрих Великий, которому оса залетела в панталоны. Полагаю, это был один из самых черных периодов моей жизни, поэтому, пытаясь вспомнить его, я затрудняюсь не только расставить в должном порядке события тех первых недель, но и вообще их едва помню. О стране я знал тогда очень мало, но и эта малость была такой причудливой и страшной, что мозг мой отказывался служить. Только постепенно сумел я составить более-менее верное представление об этой дикой стране, этой пародии на цивилизацию, с ее удивительными людьми и обычаями, смог осознать свое собственное щекотливое положение и начал строить планы по выходу из него. Поначалу же все вертелось вокруг меня, словно в водовороте, и мне оставалось только удержаться на плаву. Но я постараюсь, насколько смогу, рассказать вам о событиях того времени, чтобы вы могли понять, что к чему и каким удивительных происшествиям они послужили прологом.

Итак, меня направили реформировать и обучать армию, и если вы сочтете такое поручение слишком ответственным для только что прибывшего заграничного раба, напомню, что армия была устроена по европейскому образцу, но белого инструктора там не видели уже многие годы. Для моего назначения имелась еще одна веская причина, но о ней я узнал много позже. Короче, я оказался в войсках, и должен признать, лучшего занятия в тех краях мне, наверное, было и не сыскать. Потому как войска оказались совершенно первоклассными. В первый раз наблюдая за смотром полков на большой равнине в окрестностях столицы, я подумал: «Отлично, парень! Стремление к совершенству – вот наш конек». Солдаты были хороши, но кто же мешает гонять их по десять часов в день, чтобы они стали еще лучше? Этим я и занялся.

Фанкануникака заявил, что мне предоставляется полная свобода действий. Он прибыл вместе со мной на тот первый смотр, когда пять полков, расквартированных в Антане и дворцовая гвардия продефилировали перед моим оценивающим взглядом.

– Как смена караула, левой-правой, бум-бум, шибко хорошо! – вопил секретарь. – Стать лучшие солдаты в мире, не так, а? На пра-во! На пле-чо! В ногу, ха-ха! – Он с довольной улыбкой взирал на опереточных генералов и полковников, которые стояли рядом с нами, надутые от гордости при виде своих батальонов. – Вам сильно понравится, генерал-сержант Флэшмен?

Я только хмыкнул, остановил марш и пошел вдоль шеренг, выискивая первый попавшийся недочет. В рядах мелькнула плохо выбритая черная физиономия, и я подскочил и обрушился на солдат так, будто те только что позорно бежали с поля боя. Офицеры оторопело уставились на меня, а малыш Фанкануникака едва не расплакался.

– Солдаты, говорите?! – орал я. – Только поглядите на этого тупого скота! Распустил тут бороду, как у козла! Ты брился сегодня? А вообще брился когда-нибудь? Смирно, грязные у-ки, или выпорю каждого второго! Стоите тут передо мной, согнувшись, как обезьяны! Я вам покажу, голубчики! О да, мы еще посмотрим! Мистер Фанкануникака, вы, кажется, говорили про армию – надеюсь, вы имели в виду не этот вшивый сброд, нет?

Естественно, я задел их за живое. Генералы принялись протестовать и хвататься за сабли, а я рыскал по рядам, круша направо и налево: не чищены пуговицы, кожа не отполирована – все, к чему мог придраться. Но в мои планы вовсе не входило дать им расправиться с провинившимся солдатом, ничего подобного! Я прямо на месте разжаловал командира его подразделения, распорядился поместить под арест полковника и устроил разнос штабу – только так можно их расшевелить. Вдоволь наоравшись, я гонял всю орду, включая офицеров, по плацу еще добрых часа три, а когда они уже с ног валились, поставил по стойке «смирно» с ружьями на плече, а сам сновал между рядами, фыркая и матерясь. Фанкануникака и штабные плелись за мной по пятам. Я не забывал по временам похвалить одного-другого, а потом вызвал того небритого, пожурил, наказал не допускать больше промашек, взял за ухо а-ля Наполеон и сказал, что верю в него. (Это к разговору о дисциплине: обращайтесь к старине Флэшу, и он научит вас таким вещам, о которых вы в Сандхерсте [128] даже не услышите.)

После этого все пошло как по писаному. Ниггеры сообразили, что попали в лапы к чокнутому строевику, и старались изо всех сил, в то время как офицеры гоняли их до упаду, а Флэши или следил за муштрой недреманным оком, или сидел в штабе, требуя подать списки того или реестр этого. Со своим даром к языкам я немного освоил малагасийский, но команды отдавал по большей части на французском, знакомом большинству из образованных офицеров. Придирками по мелочам я положил основу своей наводящей ужас репутации и упрочил ее, распорядившись публично высечь полковника (за то, что один из его солдат опоздал на перекличку), – и все это во время первого из больших смотров, происходивших каждые две недели в присутствии королевы и ее двора. Поступок потряс офицеров, впечатлил солдат и доставил удовольствие Ее Величеству – если я правильно истолковал блеск в ее глазах. Большую часть времени она сидела колом, похожая на черного языческого идола в красном сари и церемониальной золотой короне под полосатым зонтиком, но едва началась порка, я подметил, как рука ее стала отбивать такт с каждым ударом, а когда бедолага застонал, королева одобрительно хмыкнула. Как важно знать, какой путь ведет к сердцу женщины.

Впрочем, перегибать палку не входило в мои планы. Я вскоре вычислил среди старших офицеров нескольких наиболее влиятельных и принялся улещать их на свой прямолинейный, солдатский манер, в то время как подчиненных им гонял почем зря, поддерживая в войсках состояние восторженного ужаса. Без ложной скромности готов заявить: благодаря моим усилиям мораль этой армии была подорвана окончательно и бесповоротно.

Поскольку большая часть аристократов занимала высокие военные посты, с напыщенным видом манкируя своими обязанностями (совсем как у нас), я вскоре свел знакомство – если не сказать дружбу – со всем правящим классом и начал представлять более-менее ясно устройство двора, страны, города и деревни. Оно оказалось несложным, поскольку общество там разделено на систему каст, более строгую даже, чем в Индии, только без какого-либо религиозного подтекста. Существует одиннадцать каст, самое низшее место среди которых занимают черные малагасийские рабы; ступенью выше, на десятом месте, находятся рабы белые – которых, включая меня, было немного, хотя я, как мне объяснили, занимал особое положение. Но разве не любопытно, что в обществе черномазых даже белые рабы стояли выше своих черных собратьев? Это, конечно, разумно, но разница не велика, поскольку даже нас целая пропасть отделяла от девятого сословия, состоящего из подавляющего большинства населения, – тех, кто обязан трудиться ради куска хлеба, начиная от ремесленников и торговцев и заканчивая свободными рабочими и крестьянами.