Северная война - Андрей Бондаренко Страница 8

— Вот, Александр Данилович! — Василий ловко достал с полки высокого стеллажа толстую папку-портфель темно-бордовой кожи, с позолоченными застежками. На обложке папки был приклеен небольшой бумажный прямоугольник, на котором рукой покойного Лефорта было начертано по-немецки: «Передать после моей смерти генерал-майору Меньшикову Александру!»

— Надеюсь, изучил содержимое? — спросил Егор у Волкова.

— Конечно, как инструкции велят — на такой серьезный и экстренный случай.

— Ну и что там?

— Докладные секретные записки от личных агентов генерала Лефорта. Оказывается, он уже давно и тайно отправил многих людей — в Ливонию, Курляндию, в разные шведские крепости. В этом портфеле — все о неприятельских войсках, что располагаются на прибалтийских землях.

— Надо же, какой замечательный подарок! — искренне восхитился Егор. — Ай да герр Лефорт! И после смерти своей продолжает помогать нам! Ай да молодец!

Через пять-шесть минут в дверь приметно и настойчиво постучали, извещая, что пора на выход: царь уже попрощался со своим верным мертвым сподвижником и теперь желает видеть сподвижников живых…

Петр ласково поцеловал Саньку в ее скромный льняной пробор, нежно потрепал по бледной щеке, поблагодарил душевно:

— Спасибо тебе, главная сестра милосердная, за все — спасибо! И за помощь делом, и за помощь плачем. Век не забуду! — стремительно обернулся к Егору: — Что, охранитель, начал вынюхивать потихоньку подробности этого злого дела? Вынюхивай, коль тебе хочется, не запрещаю. Только уж не старайся сверх меры. Ничего это уже не изменит: поперхнутся шведы своей холодной кровью, уж я обещаю! Месть — она только кровью врага, разорванного на части, сладка! Ладно, похороны моего старого и надежного друга Франца состоятся через двое суток, там и встретимся. Почему только через двое суток? Да вот хочу, чтобы эти похороны были пышными, с пушечной стрельбой да воинским парадом. Чтоб комар носа не подточил! Поэтому и без спешки все будем делать… Ладно, отдыхайте пока, нежьтесь до полной услады!

Когда уже в карете — с плотно зашторенными окошками — они ехали от дома Лефорта к себе домой, Санька — в кратком перерыве между жаркими затяжными поцелуями — тихонько и благодарно шепнула:

— Молодец ты у меня, Саша! Стольких людей сегодня избавил от лютой смерти! Это я про стрельцов и семьи их…

— Подслушивала, значит, радость моя? — притворно рассердился Егор.

— А как же без этого? Должна же я быть в курсе всех дел своего любимого муженька…

Дома тоже все было просто замечательно: близняшки уже вовсю ходили, держась за стенки и мебель, смешно лепетали что-то свое, ласково и доверчиво вешались на крепкую отцовскую шею, широко улыбались — радовались встрече.

У сына Петьки были огромные ярко-синие глаза, маленький курносый нос и густые, белесые — почти платиновые — волосы.

«В мать уродился!» — радостно отметил про себя Егор.

А вот дочка Катенька откровенно пошла в его породу: волосы обычные, темно-русые, глаза светло-голубые, нос прямой и слегка удлиненный.

Долгая безумная ночь, наполненная — без конца и края — сплетением любящих друг друга молодых тел, тихие стоны, страстный шепот, новые и новые взаимные клятвы в безграничной и вечной любви…

— Саша! — тихонько позвала его жена в одну из редких минут заслуженного отдыха. — А когда мы поедем в нашу Александровку? Ты же мне обещал! Там сейчас очень хорошо: уже антоновка созрела, крупные яблоки падают — всю ночь напролет. Тук… тук… тук… Как бы я тебя там любила — всю ночь напролет, под стук этот…

Егор тихонько коснулся губами горячего женского плеча, тут же податливо вздрогнувшего под этим поцелуем, усмехнулся невесело:

— Ты же знаешь, родная, что творится сейчас! Война стоит на пороге! И у меня куча дел: надо окончательно разобраться с убийством нашего герра Франца, охранную Службу требуется срочно укрепить и перестроить. Да и тебе никуда нельзя отлучаться из Москвы: не забыла, часом, кто у нас царским Указом назначен главной милосердной сестрой, да и действующим членом Высшего Государственного совета — на случай военных действий? Сама же придумала эту сестринскую Службу — перед Азовским походом, вот теперь, дорогая, и отдувайся.

— Помню я все, любимый, помню! — тяжело вздохнула Санька. — Это же я просто так, похныкать захотелось немного… А дел, и правда, очень много: у меня в Службе — уже двести двадцать сотрудниц, все обученные хорошо, раны умеют перевязывать, многое другое. Сейчас вот нам изготовляют особые повозки, из Европы прибыл очень важный груз с медицинским инструментом: специальные, очень острые ножи, зажимы для ран, сухожильные нитки, пилы — для ног и рук… Ладно, утром поговорим о делах, а сейчас — поцелуй меня покрепче еще раз… Раз двести — я имела в виду…

Не пришлось утром поговорить о делах, даже позавтракать Егор толком не успел: громко топая сапогами, в сени вбежал его личный денщик Митька — совсем еще молоденький парнишка из воронежских крестьян, взволнованно доложил, протягивая квадратный коричневый пакет:

— Александр Данилович! Это привез посыльный из Преображенского полка, на словах велел передать, что очень ждут вас там.

В кратком письме Василий Волков сообщал, что уже перехвачены и доставлены в расположение Преображенского полка два гонца — с экстренной почтой для саксонского и датского послов. Причем почты было очень много, а задержанные гонцы сильно бузили и требовали незамедлительной встречи со своими посланниками. Да и офицеры полка не выказывали никакого восторга по поводу появления на территории полка неизвестных штатских лиц.

— Эх, забывчивым я становлюсь, старею, наверное! — расстроенно и нервно пожал плечами Егор. — В полк я и забыл сообщить, что к ним доставят арестованных…

Вообще-то, не стоило вмешивать Преображенский полк в эти непростые и откровенно мутные игрища, а отвезти пленников в помещения Службы охранной, да больно уж неудобно базировалась эта Служба — всего в ста тридцати метрах от Преображенского дворца. Егор четко понимал, что если Петр узнает об этой его самодеятельности — с захватом почты иностранных посланников, то разгневается не на шутку, не исключая и самых печальных последствий… Солдатский полк — с точки зрения конспирации — тоже место далеко не идеальное. Пойдет солдат в кабак, остаканится, и ну болтать, вот и пошла гулять молва. Да ничего, за двое-трое суток должны были управиться, так что молвой можно было и пренебречь…

А еще он так же железобетонно знал и другое: необходимо было сделать все возможное и невозможное, чтобы намеченный на весну скоропалительный штурм Нарвской крепости не состоялся. [10]Не готова еще была молодая армия российская к таким серьезным воинским авантюрам. Зачем же все эти бесполезные усилия, которые наверняка завершатся бесславным поражением и неисчислимыми человеческими потерями?