Трон императора. История Четвертого крестового похода - Николь Галланд Страница 8

То, что мне доверили заботиться о другой душе, — большая ответственность. Мне оказана честь, и в то же время я ощущаю свое ничтожество, так как его преосвященство считает меня настолько праведным пилигримом, что моей веры хватит на двоих, какова бы ни была наша участь. Для меня честь записывать все это, мое первое достижение как пилигрима, а ведь мы даже еще не отправились в поход.

Теперь пора распрямить затекшие пальцы и отправиться в шатер Бонифация, чтобы продолжить неприятный разговор, который состоялся у нас вчера, прежде чем его прервал бритт.

Как только епископ удалился, тотчас скатали подстилки, сложили шатры и все погрузили на корабли. На лошадей — боевую кобылу Грегора по кличке Самма, кобылу Отто по кличке Оро и двух вьючных животных — надели шоры и подняли по деревянным сходням в чрево грузового корабля. Там животных поместили в стропы, чтобы они не поранились во время путешествия, а потом заделали смолой все боковые иллюминаторы. Эти суда были своего рода новшеством, их специально сконструировали для перевозки лошадей в таких масштабах, каких Венеция прежде не знала.

Грегор, как и многие из его соотечественников-германцев, получил койку на корабле «Иннокентий», названном в честь патрона всего похода, амбициозного молодого Папы. В течение дня мне пришлось болтаться между Ричардусами, дедом и внуком. Хотя германским я не владел, но благодаря другим языкам кое-что понял из их разговоров. За работой они все выражали недовольство — по поводу курьера с деньгами, который так и не прибыл из Лиона, по поводу какого-то города Задар, а то принимались бранить торговца соленой рыбой, заломившего неслыханную цену. Временами всплывало имя Грегора, но не прозвучало ни упрека в его адрес. Среди рыцарей империи, Франции, Фландрии, Италии человек, спасший меня от меня самого, почитался как высокородный знатный господин. В то же время на борту «Иннокентия» его разместили между палубами, предоставив каюту получше, чем пехотинцам, плотникам, кузнецам, конопатчикам или матросам, но очень похожую на общую спальню.

Я заметил своим соглядатаям, что зятя командующего могли бы устроить с большими удобствами. На что старший Ричард проявил такую прозорливость, которой я от него никак не ожидал. Он объяснил, что по просьбе маркиза Бонифация Грегор согласился отправиться в путешествие не в его свите, а как обычный германский рыцарь, лишь отдаленно связанный с людьми епископа Конрада. Грегор не возражал, когда узнал, что лишится права общения с благородными господами, в чье общество он теперь мог попасть благодаря женитьбе. Он предпочел остаться с простыми людьми, ибо так мог принести больше пользы своему командующему. Бонифаций представлял Грегора как персонажа героических баллад: его верность и доблесть были вознаграждены (отсюда и брачный союз), а он тем не менее остался непритязательным воином, стремящимся только служить своему командиру. Родство с Бонифацием придало Грегору более высокий статус, но он все равно селился в лагере рядом с рыцарями, которые обожали его и считали, что он один из них. Старший Ричард понимал это яснее, чем сам Грегор.

На многих судах вдоль палуб были выстроены башни. Ричардусы пояснили, что позже их надставят и с их помощью станут осаждать высокие стены прибрежных городов, где живут неверные. А пока каюты в этих «замках» разгородили на тесные клетушки для пилигримов высшего ранга. Пространство под палубами было разделено на несколько длинных перенаселенных спален, нестерпимо пахнувших уксусом. В каждой спальне разместилось до десятка рыцарей с оруженосцами и сундуками, набитыми оружием и доспехами. Прочим пилигримам, включая Отто, предстояло отправиться на кораблях, на которых перевозили лошадей, чтобы приглядывать за ними. Пехотинцам выпало совершать поход еще в большей тесноте на других кораблях. Заполучив меня в свою команду, Грегор выторговал за огромные деньги дополнительную клетушку.

— Только не это! — сказал я Грегору убитым голосом, оглядывая тесное помещение, куда свет проникал лишь из люка над головой. Остальные, кто здесь располагался, не обращали на нас внимания. — Переезд из Британии по морю был самым худшим, что случилось в моей жизни. Не заставляй меня проделать здесь весь путь до Иерусалима. Если бы ты перерезал мне горло, то поступил бы добрее.

— Иерусалим — не прибрежный город, — сказал Грегор тоном снисходительного отца.

Возможно, его не очень радовала роль моего духовного наставника, но он отнесся к ней очень серьезно. (Позже оказалось, что Грегор просто по своей природе был не способен воспринимать вещи по-другому.)

— В самом скором времени, — добавил он, — мы вновь окажемся на суше. Сначала отправляемся в Египет.

Это меня смутило.

— Вот как? Разве Иерусалим перевезли в другое место?

Я не был сведущ в географии, но отшельник Вульфстан назубок знал весь Ветхий Завет, и после того, как я провел с ним столько времени, я уже понимал, что бессмысленно искать Иерусалим в Египте.

— Прежде чем мы отправимся в Святую землю, решено завоевать Александрию. А она находится в Египте. Впрочем, такие подробности тебя не касаются.

— Если эта подробность увеличивает мое пребывание в плену, то я должен не согласиться.

— Тогда иди и докучай кому-нибудь другому, — миролюбиво буркнул Грегор.

Я начал докучать Ричардусам, но без всякого удовольствия. По приказу Грегора они отвезли меня на гондоле на главный остров, суетный Риальто, и накупили, несмотря на мои протесты, кучу не нужных мне вещей: новую одежду, плед, бурдюк для воды, подстилку, амулеты против морской болезни и неудачи. Еще они приобрели клеть с полудюжиной кур, виноград, дикие грибы (в большом количестве) и мерзкого вида сушеные травы с поэтическими названиями, как, например, лекарственная дымянка и льнянка, которые, если верить их разъяснениям, помогут опорожняться кишечнику во время морского похода.

Последний месяц я почти все время провел на этой поразительной рыночной площади, выходящей на Большой канал.

Как всякий, кто впервые оказался в Венеции, я поражался богатству нарядов, снеди, специй, товаров, домов, а также разнообразию языков, традиций и одежды. Я, проживший всю жизнь далеко от моря, среди холмов, удивлялся тому, какое же это было плоское, тесное и перенаселенное место, какими затхлыми были все запахи, как неровно отражался свет от воды, а кроме того, какое громкое и странное эхо разносилось в этом городе из камня и воды. Но сегодня я ни на что не обращал внимания. Все еще пребывал в шоке оттого, что должен был умереть, но не умер. Даже ни разу не попытался удрать от Ричардусов — не мог шевелить мозгами.

Переделав все дела, мы вернулись гондолой на корабль, уселись на палубе и принялись скучать до зевоты, вдыхая отдававший болотом воздух лагуны, такой густой, что хоть режь его ножом. Наивные Ричардусы хоть и отличались подозрительностью, но слушали меня открыв рот, поэтому мне было легко выудить у них все, что они знают. О намерении свернуть в Александрию им было ничего не известно. Однако кое-что они все-таки знали и с удовольствием поделились со мной сведениями о том, что составляло мой второй интерес во всей Венеции: об их шлюхе.