Хрустальный ключ, или Жили-были мы - Анна Чернакова Страница 8

И Тёма тихонечко присвистнул, чтобы Марье Владимировне было понятнее. Мария Владимировна осторожно взяла у него часы, и, глядя на них, задумчиво произнесла:

– Значит, ты действительно сможешь его увидеть?

– Ну конечно, – бодро воскликнул Тёма. – Этот аппарат, только с виду напоминающий часы, могу сказать вам по секрету, мною изобретён для…

Но Мария Владимировна, видимо, его не слушала. Потому что продолжила так же тихо и задумчиво:

– Когда ты его увидишь, попроси, пожалуйста, за меня прощения. Я на деда обиделась ни за что, маленькая ещё была, а извиниться не успела, он умер. И ещё передай деду деревянного ангелочка, который у меня в детской под кроватью лежал.

Она помолчала, разглядывая часы, потом отдала их Тёме.

– Помни, нужно успеть до захода солнца!

И, словно очнувшись, вскинула голову, хлопнула в ладоши, громко объявила:

– Все за мной, пьём какао!

Бодро пошла внутрь. Тёма двинулся было за ней, чтобы подкрепиться перед дорогой, но Стёпка остановил его.

– Ну-ка, дай посмотреть!

Тёма достал часы и, не выпуская из рук, показал Стёпке. Тот рассмеялся:

– Ну и как это тебя перемещает?

Тёма объяснил, что нужно разбежаться, подпрыгнуть и перевести стрелку назад.

Стёпка покачал головой.

– Ну ладно, когда ты мне и дурочке Маруське про свои «телесосы» заливал. Но врать взрослому человеку, что умершего дедушку увидишь! За это знаешь что полагается!

Тёма возмутился.

– Хочешь сказать, что я вру! Да что ты вообще понимаешь! Всё, что умеешь, – в куклы играть да ключи разбивать! В ножки бы мне поклонился, что я тебя, дурака, выручаю.

Стёпка выслушал это. Покраснел, засопел, шмыгнул носом, потом крепко взял Тёму за рукав футболки и негромко, но грозно предложил пройтись к реке поговорить, заодно испытать часы в действии.

Тёма, в отличие от собственного папы, трусом себя не считал, а был согласен с мамой, полагавшей его пацифистом. Но сейчас, почувствовав, как Стёпкины пальцы крепко стянули рукав футболки, он понял, что дипломатические переговоры вряд ли уместны. И, ощущая лёгкую дрожь в коленях, усмехнулся и независимой походкой последовал за своим новым приятелем на берег реки.

На берегу никого не было, только с мостков полоскала бельё какая-то бабка. Она без интереса поглядывала на сцепившихся в драке мальчишек – одного в летней гимназической форме, а другого – в чудных коротких штанах и майке с цифрой семь. Гимназист очень ловко повалил «седьмого» на траву. Отобрал у него какую-то жёлтую коробку – не коробку, во весь дух побежал с ней вниз по косогору. Подпрыгнул, повертел пальцем в коробке, как будто чай в стакане размешивал, и, как лягушка, брякнулся на землю…

Стёпка встал, подобрал валявшиеся в траве часы и, проходя мимо Тёмы, швырнул их ему. Но в руках Тёмы часы засветились золотом, циферблат обвили лавровые листья. Стёпка замер с открытым ртом.

Пацифисты не любят сражений, но это не значит, что им не нравятся победы.

– Подойди! – не глядя на Стёпку, сквозь зубы процедил Тёма. – Теперь помоги встать! И отряхни там сзади.

Стёпка послушно, подобострастно даже, исполнял все приказания. Тёма, не оглядываясь, поднялся вверх по косогору, остановился. Прикрикнул, чтобы Стёпка подошёл поближе и взялся за Тёмин рукав.

Бабка с бельём увидела, как мальчики побежали вниз, подпрыгнули и растворились в воздухе над водой. Бабка перекрестилась и замерла, как была, на коленях. А простыня, которую она полоскала, уплыла вниз по реке.

Тёма и Стёпка стояли на широкой гранитной набережной, напротив роскошного особняка, в высоких окнах которого отражалась красная крепостная стена, за ней – трёхъярусная колокольня с золочёным шпилем. Стёпка ошалело пробормотал:

– Петропавловская крепость, архитектор Трезини…

В Петербурге ни Тёма, ни Стёпка никогда раньше не были. Но Стёпка в своей гимназии учился хорошо, а Тёма, мягко говоря, не очень, и поэтому ничего не знал ни про какого-то там Трезини, ни про крепость. И напрягся, ожидая Стёпкиных расспросов. Впрочем, для таких случаев у него было заготовлено объяснение: «Когда это проходили, я болел». Но Стёпка, продолжая оглядываться, бормотал себе под нос:

– Биржа, архитектор Тома де Томон… Академия наук, Кваренги… Ростральная колонна, скульптор Тибо…

Слава богу, архитектурные познания Стёпки на этом закончились, иначе Тёме пришлось бы рассказывать про какую-нибудь полугодовую скарлатину с карантином. Увлекла обоих толпа на набережной. Мальчишки, разносчики, простолюдины – все торопились куда-то в одну сторону. Туда же из зеркальных дверей особняка смотрел величественный швейцар. Строем пробежала рота солдат.

– Ты смотри, в киверах[5]! – изумился Стёпка. – Как в войну с французами! Какой же это год?

– Не помню, – небрежно сказал Тёма. – Когда эту войну проходили, я болел.

Он, не глядя, сунул Стёпке часы:

– Отвечаешь, инструмент нежный.

Стёпка осторожно уложил часы в сумку. После того как он увидел изобретение в действии, он проникся к новому своему другу совершенным благоговением и передал себя Тёме в полное и абсолютное подчинение.

Из окон особняка раздался знакомый звон разбившегося ключа. Стёпка вздрогнул и вопросительно посмотрел на Тёму.

– Ну вот, – сказал Тёма. – Ты видишь, что ты наделал? Ключ разбил, так теперь он во всех временах бьётся.

– Как это? – не понял Стёпка.

– Вот так! У него такое измерение есть, четвёртое или даже пятое, что он сразу во всех временах существует. Ну, а как кто-то в одном времени разбил, так он сразу везде и разбился. Вот, братец, каких ты дел натворил, расхлёбывай теперь твою кашу!..

Конец ознакомительного фрагмента