Инженю - Александр Дюма Страница 80

— Почему вы спрашиваете об этом меня? — ответил вопросом Ретиф.

— Но кого, черт возьми, я должен спрашивать, ведь вы сказали, что были там, — простодушно возразил Сантер.

Ретифа начинал сильно смущать тот оборот, который принимал разговор, и тот интерес, что проявляли к нему все присутствующие.

— Ах! — вздохнула одна из дочерей Ревельона. — Вы говорите, что были жертвы и среди порядочных людей?

— Да, черт побери! Почему нет? — вскричал Сантер. — Пули слепы, и доказательство тому, что среди жертв называют…

Ретиф сильно закашлялся.

— … прежде всего одну президентшу: пуля сразила ее наповал, — продолжал Сантер.

— Бедная женщина! — воскликнула мадемуазель Ревельон.

— Называют и оптового торговца сукном с улицы Бурдонне…

Ретиф вздохнул.

— Называют еще…

— … многих, многих порядочных людей! — поспешно заключил Ретиф.

Но Сантер был не тем человеком, который позволяет оборвать свою речь.

— Говорят, — воскликнул он громким голосом, чтобы заглушить сухой, упрямый кашель Ретифа, — говорят, даже аристократы пострадали!

— Правда?

— Например, чей-то паж…

Ретиф стал до смешного красным; Инженю пугающе побледнела и пролепетала:

— Паж?

— Да, да, паж, — подтвердил Сантер, — да к тому же господина графа д'Артуа.

— Извините, господина графа Прованского! — поспешил исправить Ретиф, заглушая своими словами слабый вскрик дочери.

— Мне говорили что графа д'Артуа, — упорствовал Сантер.

— Меня уверяли, что графа Прованского, — настаивал огорченный Ретиф с огромным усилием мужества, которое он черпал в бледности Инженю, ловившей, затаив дыхание, каждое слово собеседников и готовой либо упасть в обморок, либо снова ожить, в зависимости от того, кто из спорщиков окажется более убедительным.

— Неважно кто, граф д'Артуа или граф Прованский, — наконец сказал Сантер. — Как бы то ни было, но этот юный паж все-таки немного аристократ.

— Ну и ну! — вскричал Ревельон. — Ретиф говорит о графе Прованском, Сантер о графе д'Артуа; вы прекрасно понимаете, что они не согласны друг с другом… А есть ли вообще уверенность, что это был паж?

— Вот именно! Ведь в этом никак нельзя быть вполне уверенным, — согласился Ретиф, приободренный той неожиданной поддержкой, что ему оказали.

— О, черт возьми, прекратите, господа! — вскричал Сантер. — Это паж, и паж настоящий.

— Хорошо, но как вы это узнали? — поинтересовался Ревельон.

— Да, как? — повторил Ретиф, цепляющийся за каждую соломинку, словно утопающий.

— Как? Да очень просто: его лечит мой друг Марат; пажа принесли в конюшни д'Артуа, и Марат, исполненный человеколюбия, даже уступил ему свою комнату.

— Вам что, сказал об этом сам господин Марат? — осведомился Ревельон. Что касается Ретифа, то он больше не осмеливался рта раскрыть.

— Нет, — ответил Сантер, — истина прежде всего! Нет, об этом мне рассказал не Марат, а Дантон, слышавший обо всем из уст самого Марата.

— Кто этот Дантон?

— Адвокат при королевских советах… Вы ведь не станете называть его сволочью, хотя он и патриот.

— Ну, что ж, если один паж ранен, — заметил Ретиф, который, делая вид, будто хочет вставить в разговор словечко, отвечал своей дочери, а не Сантеру. — В Париже больше сотни пажей!

Но Инженю не слышала отца.

— Ранен! — шептала она. — Он только ранен!

И она с облегчением вздохнула; правда, ее щеки сохранили остаток той бледности, которая на мгновение покрыла их и не ускользнула от девиц Ревельон — ведь девушки все замечают.

— Поэтому вы понимаете, — продолжал Сантер, — что не надо приходить сюда и убеждать нас, будто они хорошо сделали, стреляя в народ, ибо одно из двух: или вы аристократ, но тогда вы видите, что многие из них пострадали, или вы патриот, и тогда несомненно, какие большие опустошения произошли в наших рядах!

Дилемма была столь убедительной, что Ревельон промолчал; поэтому спор показался законченным; но из страха, что этого не случится, Ретиф поспешил сменить тему разговора, направив его по другому руслу:

— Дорогой господин Ревельон, все-таки необходимо сказать, для чего я к вам пришел.

— Надеюсь, что, как всегда, — ответил торговец обоями, — навестить нас и остаться с нами поужинать.

— Нет; сегодня мой приход преследует особую цель: я пришел просить вас об одном одолжении.

— Каком именно?

— Вы знаете о гнусной западне, чьими жертвами наверняка оказались бы моя дочь и я, если бы не помощь ваших храбрых рабочих.

— Да, конечно, черт возьми! Мои рабочие даже крепко отделали одного из тех порочных аристократов, о которых вы только что нам говорили, дорогой мой Сантер… Поэтому расскажите об этом соседу, Ретиф.

Ретиф ничего другого и не просил; он поведал эту историю со всеми прикрасами, какие могло прибавить воображение романиста.

Рассказ живо заинтересовал Сантера.

— Браво! — вскричал он, выслушав перечисление тех ударов, что посыпались на нападавших. — Прекрасно! Да уж, если за дело берется народ, то бьет он больно!

— И чем же все это закончилось? — спросил Ревельон. — Вас беспокоят? Господин граф д'Артуа предпринимает что-нибудь?

— Нет, — ответил Ретиф, — наоборот, кое-что предпринять пытается виновный.

— Значит, если он суетится, — громко смеясь, заметил Сантер, — я знаю лишь одно средство: надо его добить!

— Бесполезно, — ответил Ретиф.

— Почему бесполезно?

— Это ни к чему, он раскаивается и со всеми пожитками переходит на нашу сторону.

И тут Ретиф, как и в первый раз, подробно рассказал об отречении Оже от его прежних взглядов.

Его выслушали в исполненной сочувствия тишине; в то время это уже было немало — преданность такого человека, как Оже, народу, особенно если к его достоинствам верного человека прибавлялось звание перебежчика.

Сантер ликовал от радости.

— Вот это, черт возьми, честный малый! — восклицал он. — Какое раскаяние! Как глубоко искупает он свою вину! И в какую ярость придет граф, когда узнает об этом!

— Об этом я предоставляю судить вам, — сказал Ретиф.

— Но дело не в этом, надо, чтобы этот честный малый был вознагражден, — продолжал Сантер. — Как вы его назвали?

— Оже, господин Сантер.