Тень Серебряной горы - Сергей Булыга Страница 9

– Тогда танцуют, – ответил адъюнкт. – Но это другие, а сама государыня почти никогда не танцует, а больше любит наблюдать за танцующими.

– Так, может, и у нас танцы устроить? – спросил Черепухин.

Капитану это не понравилось, и он очень строго спросил:

– А где ты музыку возьмёшь?

– А если за Костюковым послать? – не унимался Черепухин. – Он на рожке играет знатно. А может и на ложках.

– На ложках! – хмыкнул капитан. – Мы не в питейном доме!

И осмотрел всех сидящих. Адъюнкт усмехнулся и сказал:

– Из всех известных нам танцев государыня более всего жалует русского. И это уже все знают, поэтому если она вдруг не в духе, сразу выбегают молодцы и давай русского жечь, отжигать, и она, смотришь, оттает и повеселеет.

Все молчали. Адъюнкт продолжал:

– А ещё вот какая новая забава у них появилась – волчок!

– Какой волчок? – не понял капитан.

– Обыкновенный, на верёвочке, – сказал адъюнкт. – Или ты, Василий Юрьевич, по юным годам никогда волчков не верчивал?

– Ну, как, верчивал, – нехотя ответил капитан. И, оживившись, продолжил: – И ничей чужой волчок никогда моего не переверчивал! Бывало, как только родитель уедет, сразу спустишься во двор… – И спохватился, замолчал.

– Вот! – улыбаясь, подхватил адъюнкт. – Так и у нас теперь в царском дворце. А ещё…

Но тут он замолчал и посмотрел на Черепухина. Черепухин вскочил. Адъюнкт кивнул ему, и тот пошёл вокруг стола наливать. Потом адъюнкт встал с полной чаркой и начал длинно и нудно рассказывать о том, как он ездил в Германию, в славный город Гёттинген, и как там веселятся. Но капитан его уже не слушал, а думал только об одном – зачем он про волчок рассказывал, зачем вообще столько пил, зачем приглашал…

Ну и так далее. А время шло, Черепухин то и дело вскакивал и наливал всем до краёв, за столом было уже довольно шумно, адъюнкт живо рассказывал, какие необычные порядки в Германии, как там чисто и как благочинно, какой там университет и какие поля, какая на полях скотина и какой народ воспитанный. Но тут Шалауров осмелел, начал изрекать всевозможные спорности, адъюнкт на них довольно ловко отвечал, всем было весело, пошла общая беседа, начались вопросы и ответы. Степанида сама ничего не спрашивала, только сидела, открыв рот, и капитана это очень злило, но он пока терпел, пил, не закусывал…

А потом не выдержал, встал и сказал, что сколько это можно пить, неужели у них нет других развлечений, и предложил адъюнкту сыграть в шахматы. Адъюнкт согласился. Капитан велел принести. Степанида принесла коробку. Черепухин сдвинул миски, капитан и адъюнкт сели один напротив другого и начали играть. Капитан был хороший игрок, у него редко кто выигрывал, Шалауров это знал и хищно усмехался, ждал, когда адъюнкт продуется, капитан спешил, хотел скорее выиграть, увлёкся, поставил под бой туру, начал её спасать, подставил королеву…

А дальше было ещё хуже – адъюнкт великодушно подсказал ему, капитан переходил, королева была спасена, но адъюнкт дальше играть не стал и предложил ничью. И Степанида опять ничего не сказала. Что оставалось делать? Ничего. Шахматы убрали, выпили ещё, потом выпили на посошок, Степанида молчала как рыба, и уже только ночью, когда все ушли, она робко сказала, даже, правильнее, предложила, чтобы адъюнкт к ним каждый день ходил обедать. На что капитан гневно сказал:

– И воскресений с него хватит!

Так и порешили.

Но до следующего воскресенья было ещё далеко, а вот уже назавтра, в понедельник, капитан проснулся как обычно рано, побрился и сел завтракать. Аиром уже не пахло, на окне висели старые застиранные занавески. Капитан доел завтрак, поднялся, тяжело вздохнул, пошёл к двери. Там он надел шубу, Степанида подала ему саблю. Капитан вышел на крыльцо и осмотрелся. На воротах стояли Мешков и Козлов, а остальные были на плацу. Капитан подошёл к ним. Ситников доложил о порядке, Костюков ударил в барабан, Гуськов поднял прапор. Капитан ещё раз осмотрелся и сказал:

– Пыжиков, выйти из строя.

Пыжиков вышел. Капитан строго спросил:

– Что у тебя с рожей, Пыжиков? Почему она вся синяя?!

– Подбили, ваше благородие, – сухо ответил Пыжиков.

– Где?

– Где ещё! В питейном доме.

– С казаками задрались?

– Так точно.

Капитан заложил руки за спину, покачался на каблуках, сказал насмешливо:

– Эх, Пыжиков, Пыжиков! Женатый человек, а что себе позволяешь? Другие люди как люди, а ты на кого теперь похож? Как тебя такого ставить в караул? Это же позор один! А каково мне теперь в глаза полусотенному голове смотреть? Он же вот так зубы ощерит, а мне каково?!

Пыжиков молчал.

– Ситников! – строго сказал капитан. – На гауптвахту его! На пять суток!

Ситников откозырял.

– Приступайте! – сказал капитан, развернулся и пошёл обратно. На душе у него было гадко. Очень не любил он казаков. Ещё бы! У них же что за служба? Езди себе по стойбищам, собирай ясак, а не дают, бери силой, и всё. Ни построений тебе, ни учений, ни караульной службы – ничего. А сколько гонору! Да и самих их сколько! Сорок восемь сабель! А какой их голова, Иван Хрипунов, наглющий! Его же сейчас только встреть и спроси, что это вчера там было, он же вот так ощерится и скажет, что не может того быть, у него все люди степенные, серьёзные, кто это из них в питейню ходит, да никто, так что это твои, Вася, сами к моим первые придрались…

– Вася! – уже даже вслух повторил капитан, и опять подумал про себя, что какая это скотская манера называть его Васей! Они что, разве ровня? Да когда это было такое и где, чтобы казачий полусотник был равен кадровому офицеру, капитану, дворянину?! Да у него своя деревня под Вязьмой, да он…

А, в сердцах подумал капитан, ну и что что Вася, а как дело доходит до службы, то он, Вася – комендант, а Хрипунов у него на посылках! Вот он сейчас пошлёт его… Да только мараться неохота! Подумав так, капитан самодовольно усмехнулся и, так как он уже пришёл, поднялся на крыльцо и вошёл в съезжую.

Там все были уже в сборе – и адъюнкт, и Шалауров, и Черепухин. Они сидели за столом и о чём-то совещались, а перед ними была разбросана кипа бумаг с расчётами, чертежи дупель-шлюпки и что-то ещё.

– Ну, как? – спросил капитан. – Бумагу написали?

На что адъюнкт ничего не ответил, Черепухин тоже, а Шалауров важным голосом ответил:

– Тут так с наскока не возьмёшь. Да и потом не перепишешь же.

– Ну, давайте, давайте, – сказал капитан. Обернулся и позвал: – Орлов!

Из-за двери вышел Орлов.

– Сбегай за Хрипуновым, – сказал капитан. – И живей!

Орлов быстро вышел из съезжей. Капитан сел к столу, посмотрел на адъюнкта, потом на Шалаурова. Шалауров усмехнулся и спросил, что новенького.