Бить или не бить? - Игорь Кон Страница 15

О том, что детям по природе свойственно непослушание, которое приходится преодолевать силой, пишет и Аристотель (Политика, VII, 17)

Самые жестокие телесные наказания древнегреческая мысль ассоциирует не с родителями, а с учителями. В классической Греции «педагог» – это доверенный раб, часто иноземного происхождения, которому отец доверил уход за своими детьми. Так как родители поручали педагогу самую неприятную, «грязную» часть воспитательной работы, неприязнь ребенка обращалась прежде всего на него. Античные авторы часто пишут о педагогах иронически, как о ни к чему не пригодных угрюмых ворчунах и придирах. Позже появляется даже выражение «кислое и педагогическое лицо» (см.: Безрогов, 2008). Если прогрессивные авторы Нового времени сравнивали школу, основанную на принуждении, с казармой, то Ксенофонт, наоборот, сравнивает жестокого полководца Клеарха с учителем:

«В нем не было ничего привлекательного, он всегда был сердит и суров, и солдаты чувствовали себя перед ним, как дети перед учителем» (Ксенофонт. Анабасис, 2:12–13).

Важно иметь в виду, что педагог не столько обучал ребенка (этим занимались специально обученные профессиональные и дорогие учителя-наставники), сколько дисциплинировал его. Технику и инструменты порки античные авторы подробно не описывают (возможно, из уважения к свободнорожденным детям).

Хотя в целом телесные наказания считались нормальными, некоторые древнегреческие философы ставят под сомнение их эффективность, особенно применительно к обучению. Согласно Пифагору (VI в. до н. э.), «правильно осуществляемое обучение… должно происходить по обоюдному желанию учителя и ученика», «всякое изучение наук и искусств, если оно добровольно, то правильно достигает своей цели, а если недобровольно, то негодно и безрезультатно».

В дальнейшем это становится фундаментальным положением древнегреческой теории воспитания – пайдейи.

В отличие от раба-педагога, наставник-философ всегда описывается уважительно. Статусно-возрастные различия не исключают некоторого равенства. Это взаимоотношения свободных людей, ведущих диалог, в котором силовые аргументы не работают.

«Все античные тексты порицали тех, кто пытались вернуть (или сохранить) рестриктивный контроль педагога над повзрослевшим воспитанником – независимо от того, насколько этот контроль был полезен и защитителен» (Безрогов, 2008).

Понятие Учителя с большой буквы, к которому позже апеллирует христианство, формируется именно здесь.

Если качество учителя можно было обсуждать, то родительская, особенно отцовская, власть, какова бы она ни была, сомнению и критике не подлежала. Аристофан в комедии «Облака» описывает «модернового» сына Фидиппида, который после обучения у Сократа осмелился возражать своему отцу Стрепсиаду и даже поднял на него руку, в результате чего возник следующий диалог:

Стрепсиад

Но не в обычае нигде, чтоб был сечен родитель.

Фидиппид

А кто обычай этот ввел – он не был человеком,

Как ты, да я? Не убедил речами наших дедов?

Так почему же мне нельзя ввести обычай новый,

Чтоб дети возвращать могли родителям побои?

А порку, что досталась нам до нового закона,

Смахнем со счетов и простим за давностию срока.

Возьмите с петухов пример и тварей, им подобных,

Ведь бьют родителей у них, а чем они отличны

От нас? Одним, пожалуй, тем, что кляуз они не пишут.

Очевидно, что комедиограф не столько проблематизирует взаимоотношения отцов и детей, сколько пародирует несимпатичные ему «современные» нравы.

Споры о целесообразности телесных наказаний детей шли и в Древнем Риме. Телесные наказания, сколь угодно жестокие, были неотъемлемым компонентом отцовского права жизни и смерти над всеми чадами и домочадцами, которого никто не оспаривал. Совсем другое дело – учитель. Философ Либаний (314 – около 393 г. н. э) говорил, что весла бьют по поверхности моря легче, чем плеть педагога по спине ребенка. По словам римского историка Светония (ок. 70 – ок. 140), к будущему императору Клавдию педагогом нарочно приставили варвара, бывшего конюшего, чтобы он его жестоко наказывал по любому поводу. «Твой гнев с трудом оставляет палку», – жаловался поэт Марциал.

Однако бить ребенка – значит уподоблять его рабу, воспитательный эффект этого весьма проблематичен. В поздней Римской империи противоречие между телесными наказаниями и свободой философски уже осознано. По мнению философа Сенеки, телесные наказания – законное, но самое крайнее средство воспитания. Для Плутарха ребенок не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно зажечь. В трактате о воспитании детей Плутарх писал, что поощрения и объяснения влияют на ребенка значительно лучше, чем удары или жестокое обращение. Больше подобая рабам, чем свободнорожденным, телесные наказания делают детей робкими и нерешительными. В качестве положительного примера Плутарх ссылается на Катона, который говорил, что мужчина не должен налагать руки на то, что ему дороже всего, – жену и детей. Когда его сын подрос, Катон сам начал учить его чтению. У него был образованный раб, который с успехом учил других детей, но Катон не хотел, чтобы его сын выслушивал нотации со стороны раба, а если мальчик не выучит урок, чтобы раб драл его за уши.

Против телесных наказаний высказывается и знаменитый оратор Квинтилиан (ок. 35 – ок. 96). Квинтилиан согласен с тем, что дети «от природы склонны к худшему», и воспитание помогает побороть их дурные наклонности. Но воспитание должно формировать свободного человека. Ребенок – «драгоценный сосуд», с которым надо обращаться бережно и уважительно. При воспитании нельзя прибегать к физическим наказаниям, ибо битье подавляет стыдливость и развивает рабские качества.

В раннем Средневековье эти установки были надолго забыты и утрачены, особенно в школе. Учитель был немыслим без розги. Блаженный Августин вспоминает, что в его начальной школе ни одного дня не обходилось без побоев. Первая его детская молитва была о спасении из этой «побойной школы», но Бог не внял этой мольбе. Августин сравнивает школу с испытаниями христианских мучеников. Этот печальный опыт навсегда сохранился в его памяти: «Кто бы не выбрал смерть, будучи спрошен, хочет ли он прекратить течение жизни или еще раз пережить детство?» (Августин. О граде Божием, XXI, 14).

Но это не мешает Августину, как и другим отцам церкви, видеть в детских проступках не проявление невинности, а подлежащий силовому лечению знак первородного греха.

Строгие наказания считались естественным и богоугодным делом. Карл Великий в одном из своих капитуляриев требовал лишать нерадивых учеников пищи. В церковных школах царила палочная дисциплина, учеников били по щекам, губам, носу, ушам, спине и по голому телу. Эмблема «Грамматики» в Шартрском соборе изображает учителя, грозящего двум детям бичом. В Оксфордском университете присвоение звания Мастера грамматики сопровождалось ритуальным преподнесением розги и церемониальной поркой мальчика для битья. Знаменитый французский богослов Жан Жерсон (1363–1429) писал, что «учитель должен принуждать учеников при помощи розог»; «пусть знают, что за каждое прегрешение они будут биты розгами», но «никаких палок или иных инструментов для битья, которыми можно серьезно поранить» (цит. по: Арьес, 1999).