Семейная педагогика. Воспитание ребенка в любви, свободе и творчестве - Юрий Азаров Страница 16

Любовь к личности, помноженная на смиренномудрие, – самая могучая сила не только человека, но и страны, человечества. «Ею весь мир покорить возможешь. Смирение любовное – страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего», – говорит старец Зосима в «Братьях Карамазовых». Достоевский – реалист, потому и советует: «Выгоднее всего быть честным человеком! Выгоднее всего преодолевать вседозволенность: только так можно победить бесов в себе».

Любить – значит побороть в себе гордость как верховное зло. Только через воспитание и самовоспитание можно создать свободолюбивый человеческий характер всемирного боления за всех.

Повсюду у Достоевского свободная нравственная альтернатива: брать силою или любовью? Авторитарность или авторитет? Мудрая власть или анархия безвластия? И не надо здесь лукавить! Не надо краснобайствовать! Преодолеть в зародыше Зло можно лишь через воспитание, наполненное любовным отношением ко всему сущему: к песчинкам, растениям и животным, к искусству и ко всему содеянному, к близким и дальним: «Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь». И, говоря языком сегодняшней педагогики, рекомендации: «Особенно любите детей, они безгрешны и живут для очищения наших сердец».

Любить – значит побороть в себе гордость как верховное зло. Только через воспитание и самовоспитание можно создать свободолюбивый человеческий характер всемирного боления за всех. Он хранит в себе будущее России… Нет, об этом походя не скажешь – об этом надо создавать новую отечественную педагогику, новую (или возрожденную?) общечеловеческую культуру.

Достоевский своей жизнью дал образец честности и бескорыстия. Даже под угрозой смертной казни он не стал во время допросов не то чтобы оговаривать своих «подельников», но все время боялся сбиться на путь выгораживания себя. А ведь действительно невиновен был: не входил же он в революционную группу Петрашевского. По случайности лишь читал письмо Белинского, чьи идеи разделял отнюдь не полностью.

Семья нуждается в образцах, в пророках, в честной, неопровержимой цельности идеала. Когда я читаю Достоевского, понимаю, что он стоит за ту науку, за те истины, за которые не дают наград, и я верю ему. Восхищаюсь его светлой праведностью, так необходимой в наши дни. Полагаю, главная, еще не востребованная идея нашего российского века состоит в бескорыстном служении на благо народа, демократии, культуры. Но все это невозможно без Любви, Свободы – свободы выбора, духовной свободы.

Мой неожиданный разговор о бескорыстии поражает детей, с которыми я общаюсь. Загораются глаза. Заманчивая крайность неведомой сферы приложения сил – и это притягательно.

Меня самого взбудоражил сам факт, что все герои Достоевского в конечном итоге – носители идеи бескорыстия. Это подметил еще М. М. Бахтин, который писал, что «все ведущие герои Достоевского, как люди идеи, абсолютно бескорыстны, поскольку идея овладела глубинным ядром их личности. Это бескорыстие не черта их объективного характера и не внешнее определение их поступков – бескорыстие выражает их действительную жизнь в сфере идеи (им «не надобно миллионов, им надобно мысль разрешить»); идейность и бескорыстие – как бы синонимы. В этом смысле бескорыстны и Раскольников, убивший и ограбивший старуху-процентщицу, и проститутка Соня, и соучастник убийства отца Иван; абсолютно бескорыстна идея «подростка» – стать Ротшильдом» [2]. И тут я вижу удивительное сходство «подростка» с моими детьми. В моей видеотеке есть импровизированный фильм «Хочу быть миллионером», в котором участвуют подростки из разных городов России. И чем я был поражен, когда снимал фильм, – это тем правдоискательством в душах детей, которое обнаружилось во время съемок. Кстати, импровизация на подобные темы, репетиции и проговаривание основных идей, припоминание фактов – это замечательный метод воспитания и самовоспитания подростков. Эту мысль постоянно в своих дневниках проводит Достоевский применительно к роману «Подросток» (термин Бахтина – роман воспитания – вполне подходит к педагогической практике, нуждающейся в подобном жанре!).

Я показываю детям различные портреты Аркадия.

Грубый и нахальный тон Подростка в начале романа, по замыслу писателя, сменяется в конце записок деликатно-доверительным: человек прошел через покаянную свою исповедь, через анализ и прощупывание своей собственной нравственной ткани, просмотрел на свет свои отношения с другими – все это и составляет сложнейший процесс становления человеческого самосознания (отношение к самому себе!), «самовыделку» личности. Я рассказываю детям о том, как сам прорабатывал роман, делая выписки и создавая на крохотных полотнах лица героев, и, вбирая в душу свою полифонический диалог прошлой эпохи, думал: «Господи, какие же замечательные люди, даже самые отрицательные персонажи – искренние, дружественные, мягкие и деликатные» (все это, разумеется, в сравнении с тем, что я вижу в нашей жизни). Надо ли говорить, что сегодня цинизм, предательство, разрушение родственных и близких связей, ложь и стремление достичь корыстных целей любой ценой, даже ценою смерти близких, дальних, каких угодно – все это достигло не просто грандиозных размеров, а вышло за пределы любых оценок – все стало привычным.

Я сравниваю наших детей и детей из разных стран – и по вопросу бескорыстия наши подростки могут дать сто очков вперед кому угодно. Опрашивал старшеклассников, проучившихся по году в школах США. Возмущены: «Они, американцы, бездуховны, кроме долларов и сплетен о соседях, ни о чем не говорят… Чуть не задохнулись там».

Итак, детей наших сегодня словно «выстрелили» в СВОБОДУ, не дав ИДЕАЛОВ, не приобщив к высоким общечеловеческим ценностям. И речь не о поводырях идет, не о заполнении так называемого мировоззренческого вакуума (марксизм исчез – каким же бредом начинить образование?!), а о том СОСТОЯНИИ, в котором пребывают наши дети.

Достоевский учит любви и своей жизнью, и своими романами. Последнее признание своей жене перед смертью: «Аня, я и в мыслях своих ни разу тебе не изменил», – воспринимается школьниками как вершина отношений между мужчиной и женщиной. Я это чувствовал, когда рассказывал о взаимоотношениях писателя с женой. Потребность в нравственной чистоте заложена в каждом ребенке. Дети задумываются над тем, как живут их родители. Как они любят, как чувствуют. В «Подростке» Достоевский с особой остротой развернул проблему греховности и нравственной чистоты женщины. Сонечка – мать Аркадия – в свои юные годы, но уже будучи женой Макара Ивановича, изменила мужу. С одной стороны, губительный и мучительный грех, а с другой – пламенная, чистая любовь к Версилову, отцу Аркадия. Подросток мучительно всматривается в жизнь родителей, в жизнь своих сверстников, близких. Он понимает трагизм матери, как понимает трагизм родины. Трагизм женщины и трагизм отечества у Достоевского – на одном витке жизненного водоворота. Россия – страна крайностей, но крайностей особых: здесь смиренная святость соседствует с готовностью идти на любые жертвы. То же в женщине, в Сонечке.