Тайны мозга. Почему мы во все верим - Майкл Шермер Страница 16

Безбожные нравственные ценности

Если окажется, что я ошибся и что Бог есть, и что этот иудео-христианский Бог обращает внимание скорее на веру, чем на поведение, тогда я предпочел бы провести вечность не с ним, а с радостью отправился бы туда, где скорее всего окажутся мои родные, друзья и коллеги, поскольку большинство высших ценностей у нас общие.

Независимо от того, есть Бог или нет, принципы, которых я придерживаюсь и которыми стараюсь руководствоваться в жизни, остаются прежними. В философии это явление называется «дилемма Евтифрона», впервые ее изложил 2500 лет назад греческий философ Платон в диалоге «Евтифрон». Герой Платона, Сократ, задает юноше Евтифрону следующий вопрос: «Подумай вот о чем: благочестивое любимо богами потому, что оно благочестиво, или оно благочестиво потому, что его любят боги?» Иначе говоря, мы расцениваем те или иные поступки как благочестивые потому, что богам нравятся эти поступки, или же богам нравятся эти поступки из-за присущего им благочестия? В современном монотеизме эта дилемма формулируется так же, как в политеизме древних греков: Бог принимает нравственные принципы, возникшие естественным образом и внешние по отношению к нему потому, что они целесообразны («благочестивы»), или эти нравственные принципы целесообразны только потому, что Бог называет их таковыми? [18]

Если нравственные принципы имеют ценность только потому, что мы верим в то, что их создал Бог, тогда в чем же заключается их ценность, если Бога нет? К примеру, принцип честности и откровенности в общении людей – основа доверия, насущно необходимая в человеческих отношениях; это верно независимо от того, придает ли значение этому принципу источник, находящийся за пределами нашего мира. Действительно ли нужен Бог, чтобы убедить нас, что убийство – это плохо? Почему нарушать обещания безнравственно, ведь потому же, что это разрушает доверие между людьми, а не потому, что безнравственными подобные поступки объявил творец вселенной? Таким образом, большинство принципов (а также моих политических, экономических и социальных взглядов), которые я приобрел, изучая свои убеждения, разделяют мои консервативные друзья и коллеги, в том числе и теисты. Следовательно, я не соответствую традиционным представлениям о либерале или консерваторе. К этой части моего путешествия веры мы и обратимся далее.

Если нравственные принципы имеют ценность только потому, что мы верим в то, что их создал Бог, тогда в чем же заключается их ценность, если Бога нет?

Не могу утверждать наверняка, что уверовал в истинность достоинств экономики свободного рынка и фискального консерватизма или это мой темперамент и особенности личности так охотно откликнулись на своеобразный когнитивный стиль. Как в случае с большинством систем убеждений, здесь, вероятно, имело место сочетание и того, и другого. Меня воспитали родители, которым наилучшим образом подходили определения «фискально-консервативные» и «социолиберальные»; сегодня их назвали бы либертарианцами, но к моменту достижения ими совершеннолетия, в 40–50-х годах ХХ века, такого ярлыка еще не существовало. На протяжении всего детства мне внушали фундаментальные принципы экономического консерватизма, такие, как упорный труд, личная ответственность, самоопределение, финансовая независимость, небольшое правительство и свободный рынок.

Располагая такой экономической подготовкой, на старших курсах Пеппердина я впервые ознакомился с романом «Атлант расправил плечи» писательницы и философа Айн Рэнд. Я ничего не знал ни об этой книге, ни об ее авторе, вдобавок не был поклонником художественной литературы, но каким-то образом одолел первую сотню страниц, а потом книга увлекла меня. Миллионы читателей сами преодолели это препятствие, последователи Айн Рэнд гордятся тем, что ее книги «меняют жизнь читателей к лучшему». По результатам исследования, проведенного в 1991 году Библиотекой Конгресса и клубом «Книга месяца», «Атлант расправил плечи» уступает по популярности только Библии (но «исследование», по-видимому, представляло собой скорее рекламную кампанию с целью побудить читателей покупать издание клуба «Книга месяца»). [19] Рэнд и по сей день остается известным и влиятельным автором. В 2009 году после выплат субсидий в размере триллионов долларов и введения сопутствующей программы правительственного вмешательства в дела свободного рынка, словно целиком взятой со страниц «Атланта», читатели стали обращаться к книгам Рэнд чаще, чем когда-либо прежде. Сторонники «движения чаепития» продвигали «Атланта» с помощью таких мемов, как «Атлант расправляет плечи», «Кто такой Джон Галт?» и даже сверхкрутого «Галт. Джон Галт». Продажи «Атланта» достигли полумиллиона экземпляров только в этом году. В итоге он стал конкурентом лучшим новым романам года – неплохой результат для романа полувековой давности, на тысячу с лишним страниц, насыщенных пространными рассуждениями о философии, метафизике, экономике, политике и даже о сексе и деньгах. [20]

В чем же секрет привлекательности персонажей Рэнд и ее сюжета, если люди продолжают читать ее книги и увлекают этим чтением других? Полагаю, причина в том, что в нашу постмодернистскую эпоху нравственного релятивизма Айн Рэнд отстаивает свои взгляды четко, недвусмысленно, открыто и страстно. Ее персонажи – Homo economicus на стероидах: ультрарациональные, предельно практичные, пользующиеся свободой выбора «сверхчеловеки». По мнению недавнего биографа Рэнд Дженнифер Бернс, автора книги «Богиня рынка: Айн Рэнд и американские правые» (Goddess of the Market: Ayn Rand and the American Right), притягательность Рэнд объясняется ее почти мессианским восприятием мира: «Рэнд задумала свои книги как нечто вроде священного писания, и при всем акценте, сделанном ею на разуме, эмоциональная и психологическая сторона ее романов обессмертили их». [21] И действительно, несмотря на то, что Рэнд называла свою философию «объективизмом» и говорила, что она опирается на четыре основные догмы – объективную реальность, разум, личный интерес и капитализм – силу притяжения создает страсть писательницы к жизни с ее ценностями.

Разумеется, недостатки Рэнд и ее движения не ускользнули от моего скептического взгляда. В своей книге 1997 года «Почему люди верят в удивительное» (Why People Believe Weird Things) я посвятил целую главу похожему на культ движению, которое сложилось вокруг книг Рэнд (и назвал эту главу «Самый невероятный культ в истории»). Я пытался показать, что экстремизм любого рода, даже тот, который воздерживается от поведения, типичного для культов, способен стать иррациональным. И действительно, многие характеристики культа присущи предмету веры последователей объективизма, в первую очередь благоговение перед лидером, вера в его непогрешимость и всеведение, преданность абсолютной истине и абсолютной нравственности согласно их определениям, данным конкретной системой убеждений. А именно я процитировал описание ближайшего окружения Рэнд, оставленное Натаниэлом Бранденом, избранным интеллектуальным наследником Рэнд. В этом описании он перечислил другие основные догмы, помимо четырех упомянутых выше, которым полагалось следовать, в том числе: