Радость, гадость и обед - Хел Херцог Страница 18

Когнитивные ловушки и этика обращения с животными

Даже пытаясь мыслить логически, человек сталкивается с препятствиями. Вот вам два вопроса. Ответьте на них как можно быстрее.

1. Мяч и бита стоят вместе 1 доллар 10 центов. Бита стоит на 1 доллар дороже мяча. Сколько стоит мяч?

2. Какова более вероятная причина вашей гибели — нападение акулы или падение куска обшивки с пролетающего самолета?

Если вы похожи на меня, то в первом случае вы ответили «десять центов», а во втором — «нападение акулы». Однако верные ответы таковы: пять центов и падение детали с самолета. Ошиблись же вы потому, что наше мышление зачастую опирается на быстрые и неточные эмпирические правила, которые когнитивные психологи называют эвристикой. Эвристика — штука эффективная, обычно она позволяет найти верное решение. Я, например, пользуюсь эвристикой утром в субботу, когда сражаюсь с кроссвордом в New York Times, а врачи прибегают к ней, когда нужно решить, чем страдает привезенный по скорой больной — несварением желудка или сердечным приступом. Однако подобные упрощения могут отрицательно влиять на процесс мышления и уводить нас с верного пути.

Размышляя о морали, мы также полагаемся на эмпирические правила. Некоторые эвристические ходы были получены в ходе эволюции — так, к ним можно отнести неприятие насекомых и предательства. Склонность к бессмысленной мести является результатом неверного использования того, что специалист по юриспруденции Кесс Санштейн называет «эвристикой наказания». Этим принципом и объясняется тот факт, что я иррационально одобрил убийство крокодила Куки, который съел ребенка.

Один из наиболее важных эвристических приемов именуется фреймингом. В его основе лежит принцип, согласно которому мы размышляем над проблемой в зависимости от того, как она нам преподнесена. У нас в сознании существуют рамки (фреймы), подверженные влиянию культурных норм и запутанных когнитивных привычек, и именно от этих рамок зависит наш взгляд на ту или иную ситуацию. Загнав проблему в рамки, мы уже не рассматриваем альтернативные объяснения или решения. С помощью концепции фрейминга можно объяснить один из самых болезненных парадоксов взаимоотношений человека и животных — нацистское движение в защиту прав животных.

В довоенной Германии имела место странная моральная инверсия, благодаря которой огромное количество вполне разумных людей были куда больше озабочены муками лобстеров в берлинских ресторанах, нежели геноцидом. В 1933 году немецкое правительство ввело беспрецедентные по своему охвату законы о защите животных. Помимо прочего, закон запрещал наносить неоправданный вред животным, не допускал бесчеловечного обращения с животными при съемках кинофильмов и исключал использование собак на охоте. Было запрещено купирование хвостов и ушей собак без анестезии, насильственное кормление домашней птицы и жестокое убийство мясных домашних животных. Адольф Гитлер подписал этот закон 24 ноября 1933 года. Это был лишь первый из нацистских законов о защите животных. За ним последовали и другие. Так, в 1936 году немецкое правительство распорядилось анестезировать рыбу перед умерщвлением, а лобстеров в ресторанах было предписано убивать как можно быстрее.

В своем выступлении по радио, посвященном запрету на использование животных при проведении научных исследований, Герман Геринг заявил: «Для нас, немцев, животные — это не просто живые существа в биологическом смысле слова. Это те, кто живет собственной жизнью, кто наделен способностью воспринимать, чувствовать боль и радость, те, кто доказал свою способность сохранять верность и привязанность». Геринг даже пригрозил: «Я отправлю в концлагерь всякого, кто решит, будто может и дальше обращаться с животными как с бездушными вещами».

Гитлер выступал против умерщвления животных в научных целях и считал охоту и скачки «пережитками феодального строя». Он был вегетарианцем и считал, что мясо отвратительно на вкус. Разумеется, современных активистов движений в защиту животных вовсе не радует перспектива числить Гитлера в единомышленниках, и некоторые даже яростно отрицают то, что он был вегетарианцем и любил животных. Однако антрозоолог Боря Сакс представил тщательно подобранные свидетельства того, что многие нацистские вожди, и Гитлер в том числе, очень серьезно относились к защите животных. (Нет нужды говорить, что любовь Гитлера к животным никак не уменьшает важности дела защиты животных вообще.)

С помощью фрейминга нацисты создали извращенную моральную шкалу на вершине которой находились арийцы, а внизу — ниже большинства животных — «недочеловеки»-евреи. Немецкие овчарки и волки занимали в этой моральной иерархии весьма высокое положение; евреев же нацисты приравнивали к наиболее презренным животным — крысам, паразитам и клопам. В 1942 году евреям запрещено было держать домашних животных. По иронии судьбы, предавая эвтаназии еврейских домашних животных, нацисты действовали в соответствии с юридической процедурой, урегулировавшей уничтожение людей. Однако сами евреи, в отличие от своих котов и собак, не подпадали под немецкие законы о человекоубийстве. Концентрационные лагеря, в которые отсылали евреев, не соблюдали законов Третьего рейха, касавшихся охраны животных. С точки зрения нацистов, евреи не были ни животными, ни людьми. Грязные, отверженные существа — недочеловеки, недозвери.

Лично мне нацистская политика защиты животных дает очень много информации о человеческом моральном мышлении. Несколько страниц назад я уже говорил, что на протяжении тысячи поколений наши гены-кукловоды нашептывали нам на ухо «человек прежде всего». Созданная же Гитлером культура, в которой собаки имели моральный статус, недоступный евреям, цыганам и гомосексуалистам, иллюстрирует тот факт, что под влиянием достаточно мощного социального давления человек способен игнорировать голос генов. Беда только в том, что способность противостоять собственной природе вовсе не обязательно делает нас лучше.

Нацистская политика защиты животных служит прекрасным примером сложных путей, которыми может пойти человеческая мысль в рассуждении о моральном статусе человека и животного. Впрочем, странные идеи о животных могут возникать где угодно. Пару лет назад я сплавлялся на каяке по Нантахале — популярной туристической реке с бурным течением, протекающей на западе Северной Каролины. Летом на ней полным-полно рафтов с туристами, которые лихорадочно бьют веслами по воде и пытаются избежать подводных камней и боковых течений. Красивая, в общем, река, но холодная — плюс семь градусов круглый год. Упадешь в воду — мало не покажется.

Я был уже на середине маршрута, когда заметил сигарный дымок на рафте в сотне ярдов впереди. Хозяин рафта, мужчина лет пятидесяти, вызывающе попыхивал сигарой и проводил меж стремнинами свое суденышко, в котором сидели его жена и маленькая бурая чихуахуа. Собачке приходилось туго. Она то и дело начинала дрожать, и вид у нее был перепуганный донельзя. И только я это все разглядел, как их рафт взял да и перевернулся.