Кадавр. Как тело после смерти служит науке - Мэри Роуч Страница 2

Служитель сообщил, что у нас есть час для прощания с ней, и тихо удалился. Рип посмотрел на меня. Час? Что можно делать с мертвым телом в течение часа? Мама долго болела. Мы уже отгоревали, отплакали и попрощались друг с другом. Состояние было такое, как будто вам дали кусок пирога, которого вам совсем не хочется. Мы чувствовали, что уйти будет невежливо, поскольку они старались. Мы подошли к гробу поближе. Я положила ладонь ей на лоб — отчасти в знак нежности, отчасти чтобы почувствовать на ощупь мертвое тело. Ее кожа была холодной, как бывает холодным металл или стекло.

Неделю назад в это время мама читала бы газету и разгадывала кроссворд. Насколько я знаю, она разгадывала кроссворды каждое утро на протяжении последних сорока пяти лет. Иногда, когда она лежала в больнице, я садилась рядом с ней на кровать, и мы разгадывали кроссворд вместе. Она была прикована к постели, так что это оставалось одной из немногих вещей, которые она могла делать и которые доставляли ей удовольствие. Я посмотрела на Рипа. Может, нам в последний раз вместе разгадать кроссворд? Рип сходил к машине и вернулся с газетой. Мы положили газету на гроб и стали читать вопросы вслух. И вот тут я заревела. Именно такие простые вещи сильно действовали на меня тогда — найденные в ящике буфета призы, выигранные ею в бинго [3], четырнадцать завернутых в отдельные пакетики кусочков курицы в морозилке — каждый с надписью «курица», сделанной ее четким почерком. И кроссворды. Смотреть на ее мертвое тело было странно, но это не вызывало ужаса. Это была не она.

Самые серьезные переживания для меня за этот год были связаны не с видом мертвых тел, а с реакцией людей, которые просили меня рассказать о моей новой книге. Когда люди узнают, что кто-то пишет новую книгу, они хотят эмоционально отреагировать на это, хотят сказать что-то приятное. Но трудно поддерживать разговор с человеком, который пишет книгу о мертвых телах. Да, на эту тему можно написать статью, но целую книгу! Это определенный знак. Мы знали, что у Мэри есть некоторые странности, но сейчас мы начинаем сомневаться, в порядке ли она. Прошлым летом в библиотеке медицинского факультета Калифорнийского университета в Сан-Франциско я пережила подобный момент. Молодой работник библиотеки просматривал список выбранных мною книг: «Принципы и практика бальзамирования», «Химия смерти», «Огнестрельные раны». Он взглянул на книгу, которую я взяла в этот раз: «Протоколы девятой конференции по краш-тестам». Он ничего не сказал, но его мысль полностью отразилась в его взгляде. Часто, когда я сдавала или брала книгу в библиотеке, я ждала, что мне зададут вопросы. Зачем вы пишете эту книгу? Чего вы хотите? Кто вы такая?

Но в библиотеке меня ни разу ни о чем не спросили, поэтому не пришлось и отвечать. Но я отвечу вам теперь. Я любопытна. Как все журналисты, я наблюдатель. И я пишу о том, что считаю интересным и удивительным. Я много писала о путешествиях. Я путешествовала, чтобы уйти от знакомого и обыденного. Чем дольше я этим занималась, тем дальше должна была идти. В какой-то момент, когда я оказалась в Антарктике в третий раз, я стала искать по-другому — не вдали, а прямо перед собой. Я начала искать неизведанные земли прямо вокруг себя. Одной из таких неизведанных земель была наука. Наука, связанная с изучением или использованием мертвых тел, была наиболее странной и незнакомой, она отталкивала и притягивала одновременно. Места, где мне пришлось работать за прошедший год, были не так прекрасны, как Антарктика, но не менее странны и интересны и, я очень на это надеюсь, достойны того, чтобы рассказать о них читателю.

Хирургические операции на мертвых

Человеческая голова имеет приблизительно такой же размер и вес, как жареная курица. Мне никогда раньше не приходило в голову такое сравнение, поскольку никогда до этого дня я не видела человеческую голову в противне для жарки мяса. Здесь этих голов сорок, лежащих лицом кверху по одной в каждом поддоне, напоминающем миску для кормления домашних животных. Головы предназначены для работы пластических хирургов — по двое на каждую. Я присутствую на занятии по анатомии лица и курсе переподготовки специалистов в области пластической хирургии лица под руководством нескольких наиболее известных в Америке пластических хирургов; занятия финансируются медицинским центром Университета Южной Калифорнии.

Головы поместили в поддоны для жарки мяса (одноразовый алюминиевый вариант) по той же причине, по которой в такие емкости кладут кур — чтобы собирать вытекающую жидкость. Хирургическая операция, даже на мертвом теле, требует аккуратности и методичности. Сорок складных столиков обернуты бледно-лиловой пленкой; в центре каждого стоит поддон. Хирургические крючки и расширители разложены с замечательной точностью, как ножи на кухне ресторана. Все это выглядит как подготовка к важному приему. Я говорю молодой женщине, в обязанность которой входила подготовка сегодняшнего семинара, что бледно-лиловый цвет придает комнате радостное ощущение пасхального праздника. Ее зовут Тереза. Она отвечает, что лиловый цвет был выбран по той причине, что он действует успокаивающе.

Мне странно слышать, что мужчин и женщин, которые целыми днями подрезают веки и отсасывают жир, необходимо успокаивать, но некоторые головы могут взволновать даже профессионалов. Особенно так называемые свежие, то есть не подвергнутые бальзамированию. Эти сорок голов принадлежали людям, умершим в последние несколько дней, и поэтому во многом напоминают головы своих хозяев, когда те были еще живы. Бальзамирование огрубляет ткани, делает их менее эластичными, так что хирургическая процедура меньше похожа на реальную операцию.

Пока лица не видны. До прихода хирургов они закрыты белой тканью. Когда вы входите в комнату до начала занятия, вы видите только обритые ежиком макушки. Можно представить себе, что это множество пожилых мужчин, склонившихся в парикмахерских креслах с горячими полотенцами на лицах. Страшно становится, только когда проходишь вдоль рядов. Взору открываются обрубки шей, которые ничем не прикрыты. Они окровавленные и неровные. Я представляла себе что-то чистое и гладкое, как ломтик ветчины. Посмотрев на головы, тут же перевела взгляд на лиловое покрытие стола. Испугалась, успокоилась, опять испугалась…

Кроме того, обрубки шеи очень короткие. Если бы я отрезала головы от тел, то бы оставляла шею и каким-то образом прикрывала бы обрубок. Эти головы были отрезаны прямо под подбородком, как будто трупы были одеты в водолазки с высоким горлом, и тот, кто отрубал головы, не хотел повредить одежду. Мне захотелось узнать, чьих рук это дело.

— Тереза?

Она раскладывает по столам руководства, что-то мурлыча себе под нос.

— Мм?

— Кто отрезает головы?

Тереза отвечает, что головы отпиливают в соседней комнате, и делает это женщина по имени Ивонна. Интересно, как воспринимает этот аспект своей работы сама Ивонна. Как Тереза? Именно Тереза приносит головы и раскладывает их на столах. Я спрашиваю ее об этом.