Тишина в эпоху шума. Маленькая книга для большого города - Эрлинг Кагге Страница 2

Ровно через шесть минут после того, как я отправил ему электронное сообщение, Фоссе ответил: «В каком-то смысле с нами говорит тишина». Как будто он сидел и ждал моего письма, хотя это очень маловероятно, ведь мы не общались несколько лет.

И все же тишина призвана именно говорить, а мы должны внимать ей, чтобы использовать ее скрытую силу. «Возможно, все дело в том, что тишина всегда идет рука об руку с удивлением и обладает величием, подобно океану или бескрайней заснеженной равнине. Тот же, кто не застывает в изумлении перед грандиозностью тишины, боится ее. Вероятно, как раз поэтому многие люди так опасаются тишины и поэтому всюду без исключения звучит музыка».

Мне знакома боязнь, о которой пишет Фоссе. Смутное чувство страха перед неизведанным, от которого мне тут же становится не по себе. Чтобы избавиться от этого ощущения, я хватаюсь за первое попавшееся дело, избегаю тишины, фокусируясь на том, что делаю. Отправляю СМС, включаю музыку, слушаю радио или просто позволяю своим мыслям свободно блуждать – вместо того, чтобы на мгновение остановиться и отгородиться от шумного мира. Думаю, мы просто страшимся познать свой внутренний мир. Когда я избегаю самого себя, я чувствую себя трусом.

2

Антарктида – самое безмолвное место из всех, где мне доводилось бывать. Пока я в одиночку шел к Южному полюсу, ни один привычный человеку звук, кроме тех, что производил я сам, не нарушал покоя однообразного пейзажа. Затерянный посреди бескрайней ледяной пустыни, я не только слышал, но и ощущал тишину.

Когда идешь на юг по самому холодному континенту нашей планеты, перед тобой, вплоть до самого горизонта, лишь километры белой равнины. Под тобой – 30 миллионов кубических километров льда, давящих на земную кору.

Через некоторое время, находясь один на один с собой, я увидел, что окружающий ландшафт не такой уж и плоский, как казалось сначала. Лед и снег образовывали абстрактные формы, и однотонная белизна вдруг заиграла бесчисленными оттенками. Вот показался отблеск голубого, а вот – красного, зеленого и розового. Я подумал, что природа начала меняться, но ошибся: начал меняться я сам. На 22-й день похода я сделал запись в дневнике: «Дома можно позволить себе радоваться большим удовольствиям. Здесь же я постепенно учусь ценить самые маленькие радости. Оттенки снега. Свист ветра. Причудливые очертания облаков. Тишину».

Я отчетливо помню, что в детстве меня невероятно завораживала улитка, ведь она могла носить свой домик всюду, куда бы ни отправилась. Во время антарктической экспедиции мое восхищение этим творением природы лишь возросло. Все необходимое снаряжение, запасы провианта и горючего умещались в моих нартах, которые я тащил за собой. У меня не было радиосвязи и интернета, и за пятьдесят дней мне ни разу не довелось открыть рта, чтобы вымолвить слово, или повстречать другое живое существо. День за днем я просто молча шел на юг. Даже когда я злился на поломанное крепление или чуть не проваливался в трещину в леднике, я не ругался. Брань лишь еще больше расстраивает нас, поэтому я никогда не позволяю себе сквернословить во время экспедиций.

Когда я дома, вечно раздается какой-то шум: то машина проедет мимо, то телефон зазвонит или завибрирует, то кто-то разговаривает, шепчет или кричит. Вокруг так много звуков, что мы их даже не слышим. Здесь же все было иначе. Природа разговаривала со мной, оставаясь безмолвной. Чем тише становилось, тем больше я слышал.

Всякий раз, когда я останавливался на привал и ветер стихал, меня обволакивала оглушающая тишина. В безветрие даже снег выглядел молчаливым. Я все больше осознавал себя частью окружающего мира. Ничего не отвлекало, ничего не нагоняло скуку. Я был наедине со своими мыслями и суждениями. Будущее уже не имело никакого значения, прошлое меня не беспокоило – я проживал свою жизнь здесь и сейчас. «Бытие исчезает, когда мы входим в него», – говорил Мартин Хайдеггер. Именно это и происходило со мной.

Я чувствовал себя продолжением окружающего мира. Мне было не с кем поговорить – и я начал беседу с природой. Я посылал свои мысли равнинам и горам и получал ответ.

На пути на юг я сделал запись в дневнике о том, что мы склонны считать континент, до которого нам не добраться, не имеющим особой ценности. Чтобы то или иное место обрело значение, мы должны побывать там, пофотографировать и показать снимки другим. На 27-й день я записал: «Для большинства из нас Антарктида по-прежнему представляется чем-то далеким и неизведанным. Я иду вперед и надеюсь, что так оно останется навсегда. Не потому, что я не желаю другим здесь оказаться, а потому, что верю: у Антарктиды особая миссия – быть непознанным краем». На мой взгляд, нам полезно знать, что на свете еще существуют неисследованные, не превращенные в оплот обыденности места, что есть континент настолько загадочный и нетронутый, что кажется чем-то фантастическим. В этом состоит главная ценность Антарктиды для человечества.

Чтобы достичь Южного полюса, нужно всего лишь упорно переставлять вперед одну ногу за другой. Вот и весь секрет. Чисто технически это довольно просто. Даже мышь может съесть слона по маленьким кусочкам. Сложность в том, чтобы действительно захотеть добраться до цели. Нет ничего труднее, чем заставить себя подняться рано, когда на улице минус пятьдесят градусов. С этим каждое утро точно так же сталкивались Руаль Амундсен и Роберт Скотт. Вторая по сложности задача – оставаться в ладу с собой.

Во мне поселилась тишина. В полной изоляции, вдали от внешнего мира мне оставалось лишь вариться в собственных мыслях и, хуже того, чувствах. Антарктида – состоящая из воды пустыня, самая большая на планете. Продолжительность солнечного сияния здесь больше, чем в Южной Калифорнии. Спрятаться тут негде. Обычные для цивилизованного мира недосказанность и мелкое вранье теряют всякий смысл.

Возможно, создается впечатление, будто в пути я непрерывно занимался медитацией, однако так было не всегда. Время от времени мороз и ветер терзали меня своими ледяными клещами, я страдал от холода и плакал от отчаяния. Нос, пальцы на руках и ногах постепенно белели и немели. При обморожении сначала ощущаешь боль, но вскоре перестаешь что-либо чувствовать. Когда пострадавшие части тела начинают оттаивать, боль возвращается, и эти муки гораздо хуже, чем само обморожение. Вся моя энергия уходила на то, чтобы согреться. И только когда тело снова наполнялось теплом, у меня появлялись силы на то, чтобы мечтать и медитировать.

На самом Южном полюсе американцы построили научно-исследовательскую базу. Ученые и обслуживающий персонал живут там долгие месяцы в изоляции от внешнего мира. Однажды здесь отмечали Рождество девяносто девять человек. Один из них тайком привез на базу девяносто девять камней и раздарил их коллегам, один оставив себе. Большинство из поселенцев последний раз видели камни несколько месяцев назад, а кто-то и вовсе больше года. Вокруг были только лед, снег и рукотворные предметы. Получив подарки, все замолчали, каждый стал внимательно разглядывать и ощупывать свой камень, перекладывать его из руки в руку. Никто не произнес ни слова.