Воспоминания о школе - Джованни Моска Страница 21

XI. Секрет маэстро Гарбини

Вы не знаете маэстро Гарбини, Антонио Гарбини из четвертого «А»? Но вспомните своего школьного учителя или любого другого из тысяч учителей, которые в конце года, с бьющимся сердцем, с радостью и одновременно с отчаянием входят в секретарскую за зарплатой. Заветный конвертик такой легкий, что того и гляди улетит, так что они покрепче прижимают его к груди, чтобы он не выпорхнул из рук и не закружился в небе вместе с ласточками. Представьте себе одного из этих учителей, раньше времени поседевших, уставших уже с утра, потому что содержимого танцующего с ласточками конверта не хватает на семью, так что им приходится работать ночами, до самого рассвета, когда голова уже сама собой клонится к столу, и на лбу у него, как на промокашке, отпечатываются перевернутые цифры бухгалтерского отчета бакалейщика или почтовой конторы. А пиджаки их помните? Перештопанные, перелицованные, все в пятнах, они выглядят так, что даже пожилой старьевщик, который по утрам торгует на углу у школы, отдал бы его беднякам задаром. Но учитель говорит: «По мне, он еще ничего». И, сведя с пиджака пятна и хорошенько его отгладив, разгуливает в нем, оставляя за собой вполне ощутимый запах бензина.

Мечтать об автомобиле — слишком непозволительная роскошь для учителя, самое большее, о чем он может позволить себе мечтать, — велосипед. Но от него все равно пахнет бензином, и запах этот отдаленно намекает на присутствие автомобиля, что немного скрашивает убогость прохудившихся туфель, потертого воротничка и выцветшего галстука.

Помните цветовой диск Ньютона? Учитель быстро-быстро крутит этот диск перед учениками, и семь цветов спектра сливаются в один сероватый цвет, при виде которого невозможно поверить в то, что он соединил в себе целую радугу. Вот такого сероватого цвета обычно и бывают галстуки учителей. Посмотреть бы на них сквозь призму, чтобы несчастные эти галстуки снова засияли! Но кому, скажите мне, придет в голову смотреть на учительский галстук через призму?

Прибавьте сюда грустный вид человека, который давно смирился с тем, что жизнь его никогда уже не изменится; голос, что когда-то громко и уверенно призывал учеников к порядку, а теперь едва слышно просит их не шуметь; дрожащую руку, которая хочет показать на карте Францию, но вместо этого попадает то на Англию, то на Германию; спину, согнутую под бременем забот, о которых не догадываются ученики, потому что для них учитель не такой, как все остальные. Учитель — он и есть учитель. Он не ест, не спит, у него нет семьи, ему не нужен дом — такое особенное существо, которое появляется исключительно с восьми тридцати до половины первого, а потом растворяется в пространстве, для того чтобы вновь возникнуть из ниоткуда утром следующего дня.

Таков маэстро Гарбини — Антонио Гарбини из четвертого «А», у которого когда-то были голубые или карие глаза, светлые или темные волосы, нос прямой или с горбинкой, но после двадцати лет службы все учителя становятся одинаковыми, как и их галстуки, все приобретают одинаковые манеры, одинаково пахнут бензином и одинаковыми голосами произносят одинаковые фразы: «Эней вместе с маленьким сыном Асканием сошел на берега Тибра…» или «Синьору Лоренцо принадлежит полусферический купол диаметром четырнадцать метров, который он хочет покрыть медными пластинами…»

Эти фразы, правда, произносят только старые учителя — те, в чье время задачки по математике пестрели именами людей и названиями разных мест. В тетради тогда дети записывали что-нибудь вроде: «Один купец приобрел кусок ткани размером сорок восемь на шестьдесят два метра…» или «У Джаннетто и Луиджино умерла тетя, и они хотят принести цветы на ее могилку. Один цветок стоит 0,05 лиры. У Джаннетто есть одна лира, а у Луиджино пол-лиры…» И вот уже старый купец предстает в их воображении с длинной седой бородой, а на плече у него сидит большой разноцветный попугай, и ребята с удовольствием заходят к нему в лавку, гладят попугая и заодно решают задачки.

А тетя? Бедная тетя. На тетрадь падают огромные слезы, в которых расплываются чернила, так что страница покрывается широким бледно-синим пятном, и кажется, что Джаннетто с Луиджино бредут по нему на кладбище в легком ноябрьском тумане — Джаннетто с двадцатью цветами, а Луиджино с десятью. Вот задача и решилась сама собой, у ворот кладбища, в тумане ноября.

Сегодня задачники совсем другие: никаких тебе теть, никаких забавных старых купцов и попугаев. Нет и тех странных покупателей, которые для того, чтобы научить детей решать дроби, входят в лавку и как ни в чем не бывало, ничуть не удивив своей просьбой продавца, спрашивают 0,001 метра ткани, то есть миллиметр. Зачем? Что они будут с ним делать? Из него не сошьешь ни кармашек для гнома, ни юбочку муравью — вообще ничего. Только затем, чтобы дети научились решать дроби.

А синьор Лоренцо, у которого был свой купол шириной в четырнадцать метров, и он собирался крыть его медью?

Все эти синьоры Лоренцо, одетые, наверное, во что-нибудь клетчатое или цветастое, с белоснежной шляпой на голове, украшенной желтым пухом, — они, конечно же, гости из другого мира. Они живут или, вернее, жили только в задачках по арифметике для четвертых и пятых классов. Весной у себя в саду они выращивали персиковые деревья, вычитали их количество из числа миндальных и докладывали мэру результат. Мэр был ростом метр шестьдесят два, то есть в пять раз ниже, чем большой дуб, растущий перед мэрией.

Ребята любили всех этих странных персонажей и поэтому любили решать задачи.

Сегодня же все стало суше и скучнее. Трогательные слова изъяли из учебников по истории, словно учителям неудобно рассказывать что-то такое детям — якобы это противоречит духу нового времени. Эней уже не сходит с маленьким сыном Асканием на берег Тибра, а сходит на него просто с Асканием, а Гамилькар Барка приводит к алтарю богов не сыночка Ганнибала, а просто Ганнибала, и это суровое имя без стоящего рядом «сыночка» не дает ребятам возможности представить Ганнибала девятилетним. Они видят его скорее сорокалетним, жестоким воином, покрытым шрамами, и история, и без того не слишком-то трогательная, теряет все очарование.

Из задач по арифметике тоже ушла фантазия: «Мальчик читает книгу, в которой четыреста страниц. В первый день он прочел три шестнадцатых книги, а во второй пять тринадцатых оставшихся страниц. Сколько страниц ему осталось прочитать?» Какой занудный мальчик! И какая разница между ним и веселой старушкой, покупавшей 0,001 метра ткани! Читая такие задачи, дети не только не хотят их решать, но и теряют всякий интерес к математике.

Так вот, маэстро Антонио Гарбини был как раз одним из тех, кто учил арифметике на старый манер. Его ученики, затаив дыхание, ловили буквально каждое слово его задачек, открывавших им волшебный мир, полный странных чудаковатых персонажей. Для него же, для бедного маэстро Гарбини, чей конвертик с зарплатой весил меньше пушинки, эти задачки открывали мир, существовавший вне времени и пространства, тот мир, где самый бедный из бедняков может жить в полном довольстве и даже купить себе лошадей, а жене своей соболиную шубу.

Маэстро Антонио Гарбини из четвертого «А» выдумывал такие задачки, чтобы не умереть.