Мифы о женском счастье, или Как сказку сделать былью - Виктория Ардзинба Страница 23

Старая немецкая пословица гласит: «Женщина – это три «К»: kinder, küche, kirche» (в переводе на русский язык – дети, кухня, церковь). Автором этого высказывания считается кайзер Вильгельм Второй, который говорил еще и о четвертом «К» – kleider – наряды и противопоставил все эти «К» трем «мужским» – kaiser, krieg, kanonen (император, война, пушки). Человеком он был жестким и решительным, без всяких там сантиментов, и разделял жизненное пространство на мужскую и женскую территории. Женщины, по его мнению, должны были заниматься исключительно домом и семьей, испытывая благоговение перед мужем, как пред Господом Богом. На тему «кто в доме хозяин?» придумано множество пословиц и поговорок: «Муж в дому – что глава на церкви», «Жена без мужа – всего хуже. Жена без мужа – вдовы хуже», «С ним горе, а без него вдвое», «Кто жене волю дает, тот сам себя обкрадывает (бьет)», «Воля и добрую жену портит». Единственная вольность, которая позволялась женам – это подбор для себя нарядов, правда, не столько для самоудовлетворения, сколько для услады очей благоверного.

Но если еще на рубеже XIX–XX веков такое положение вещей считалось более-менее приемлемым, то в XXI веке, «в то время, когда космические корабли бороздят просторы Вселенной», это уже, по крайней мере, нонсенс. Женщина доказала, что способна разбираться не только в моде и домашнем хозяйстве, но общество никак не торопится расставаться с закостенелыми стереотипами. Зачем нужна конкурентная борьба с женщинами, когда в мире и так хватает войн и революций? Иными словами, мужчины увлечены своими «К» – krieg, kanonen (войной и пушками) и до «женских» им нет никакого дела.

Создается впечатление, что кроме своих пресловутых «kinder, küche, kirche» женщина ни на что не способна, а если она с этим не согласна и выходит за пределы кухни и семьи, ее считают либо неблагодарной, либо неполноценной и вычеркивают из списка потенциальных жен. Женщина, сумевшая удачно выстроить свою карьеру, считается, скорее, исключением из общих правил, причем не совсем приятным с точки зрения общественного мнения. Такую женщину «ласково» называют стервой или генералом в юбке, не скрывая своего негативного отношения к ней. Поэтому, вместо того чтобы радоваться своим достижениям и открывающимся перспективам, приходится противостоять стереотипам общественной морали. Вот и получается, что удел реализованных в карьерном плане женщин – это одиночество. Рядом с такой бизнес-вумен мужчины чувствуют себя неуютно: им сложнее проявлять свои сильные стороны, а пресловутый инстинкт защитника и функция добытчика порой оказываются и вовсе не востребованы. Общество до сих пор ждет от женщины робкой покорности, осуждая ее самостоятельность и независимость, считая амбициозность и честолюбие дурным тоном.

О женской покорности и ее последствиях хорошо рассказано в пушкинской «Сказке о Царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне и о прекрасной Царевне Лебеди». Итак, царь, собираясь на войну, оставляет молодую жену на сносях, ожидать его победного возвращения. Он наказывает ей поберечь себя, ждать его и любить. Дальше развивается практически детективный сюжет – царица рожает сына, «а ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой, извести ее хотят», пытаясь очернить в глазах царя. Они подбрасывают письмо царскому гонцу, в котором говорится, что царица родила «не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку». Царь, конечно, разгневался, но, надо отдать ему должное, приказал в ответ ничего не решать без его ведома и «ждать царева возвращенья». Даже гонца за дурную весть не повесил. Письмо неугомонные завистницы, естественно, опять подменили, и вот царица получает ответ, который предписывает боярам: «И царицу, и приплод тайно бросить в бездну вод». Услышав от бояр сей указ, царица, повинуясь «царской» воле, покорно позволила посадить себя и ребенка в бочку. Удивительно, что она не старалась себя спасти, не использовала свою царскую власть, и, по всей видимости, ей даже мысль о заговоре против царя и наследника не пришла в голову. Она безропотно приняла свою участь, быстро поверив, что царь ее вдруг разлюбил. Мало того, она даже не попыталась спасти своего ребенка. Куда же пропал ее материнский инстинкт? Ведь, когда родился сын, она носилась «над ребенком, как орлица над орленком». Вдруг куда-то испарились все ее чувства, она просто повиновалась – не только царю, но и его слугам, поставив себя в абсолютно покорное положение.

Не о таком ли слепом повиновении мечтают мужчины? Царица молча села в бочку и позволила сбросить себя и сына в море. Потом она билась в истерике от обиды и отчаяния, но дело-то сделано! Хорошо, что сын оказался смышленым – договорился с волной, чтобы бочку выплеснуло на сушу, не дал пропасть им с родной матушкой и даже вырасти успел в заточении: «И растет ребенок там не по дням, а по часам».

А что же царь? У Пушкина ничего не написано о том, удивился ли, опечалился ли он исчезновению жены с ребенком. Видимо, для автора это было не столь важно. Из сказки ясно одно – искать он их не стал, но и во второй раз не женился. Скорее всего, так же безропотно принял превратности судьбы, ну, разве что опечалился: «Царь Салтан сидит в палате на престоле и в венце с грустной думой на лице».

Стала ли лучше и счастливее жизнь у «ткачихи с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой»? Конкурентку они убрали и получили возможность сидеть у ног своего хозяина, возле трона, преданно глядя ему в глаза. В этом ли было их женское счастье, такова ли была их цель? Неужели раньше, при царице, они не могли так же сидеть возле трона своего господина? Думаю, что могли, но счастливы при этом почему-то не были. Может быть, из-за зависти к царице, она-то к «телу» была ближе. Бабариха и иже с ней получили удовлетворение только тогда, когда избавились от царской жены, но злости, судя по всему, у них не убавилось: «Около царя сидят, злыми жабами глядят». Боясь отпустить от себя царя, лишиться своего «счастья», они всякий раз отговаривают его от путешествий. И прошло достаточно времени, пока царь наконец-то понял, что никто не вправе помешать ему осуществить желаемое. В праведном гневе воскликнув: «Что я? Царь или дитя?.. Нынче ж еду!» («мы слышим речь не мальчика, но мужа»), он отправляется навстречу своему счастью. Неожиданная встреча с женой и сыном взыграла в нем «ретивое», и царь залился слезами. После этого все обнимаются и садятся за стол, на радостях прощая и ткачиху, и повариху, и Бабариху. И ни слова упрека от царицы, ни скандала и рыданий, ни предъявленных обид. Муж вернулся – это ли не счастье?

На одном из тренингов мы с участниками разбирали эту пушкинскую сказку. Обсуждение получилось очень интересным, группа раскололась на два «лагеря» – на тех, кто бы поступил так же, как царица, и на тех, кто ни за что бы не полез в бочку (в этой группе оказалось большинство женщин). Любопытно, что в одном и том же «лагере» девушки руководствовались разными мнениями. Среди тех, кто послушался бы царского приказа, были просто покорные воле супруга. Они беспомощно разводили руками и спрашивали: «Ну, а что еще можно сделать в такой ситуации? Это желание царя, против него не пойдешь, тем более, что за ним сила – бояре». Одна молодая девушка сказала, что полезла бы в бочку «на зло» царю – «и пусть бы он потом локти кусал, поняв, кого потерял!» Как это похоже на некоторых подростков, готовых вот так вот «на зло» всем умереть, не отдавая себе отчет в том, что они навсегда лишаются жизни. Они мечтают только о наказании окружающих, представляя, как все будут без них страдать, не задумываясь о тяжелых последствиях. Подобным способом они стремятся доказать свою ценность, не осознавая, что наслаждаться победой будет уже некому.