У Бога всегда есть работа для тебя. 50 уроков, которые помогут тебе открыть свой уникальный талант - Регина Бретт Страница 25

Жаннетт ездит на своем трицикле всюду: за покупками, в банк, к врачу. Она не может водить машину, поскольку у нее случаются судороги. Увидев трицикл, который Рик купил для Брайана, она начала молиться о таком же. И Бог ответил ей – через Рика.

Рик купил ей трицикл, похожий на трицикл Брайана. Добавил к нему розовый клаксон, переднюю фару, розовые султанчики, радиоприемник, боковое зеркальце, два американских флага и защитный колпачок для вилки. Когда он вручал ей трицикл, она спрятала лицо в ладонях и разрыдалась.

Жизнь – это не количество вдохов, которое ты делаешь. Жизнь – это количество мгновений, когда у тебя захватывает дух.

В своей мастерской Рик хранит альбом, куда вклеивает открытки и письма, которые шлют ему люди. Одна страница целиком заполнена клейкими листочками, на которых он записывает поступившие пожертвования:

50 долларов от миссис Камри

50 долларов от проходившей мимо леди

90-летний дедушка – 100 долларов

Дама в очереди в универмаге – 20 долларов

Ландшафтный инженер Дэн – 5 долларов

Рик открывает голубую банку из-под кофе.

– Взгляните-ка на это, – говорит он, вытаскивая оттуда горсть банкнот, – деньги продолжают поступать.

Что же дальше?

Рик раздает новые и подержанные трициклы, которые он вместе со своей командой реставрирует, заново красит и снабжает всем необходимым.

– Мне нравится это делать, – говорит он. – Мы – счастливые люди.

И все мы счастливы благодаря таким людям, как он.

Однажды вечером я поставила машину на парковку и подошла к зданию, где должна была выступать с речью и давать автографы. Какая-то женщина остановила меня и сказала, что одна из моих задних шин спустилась. Что же мне делать? Мое выступление закончится около 9 вечера. К этому времени будет совсем темно. Пока я растерянно смотрела на спущенную шину, ко мне подошел какой-то мужчина и сказал:

– Похоже, вам нужна помощь.

Это был Рик. Так случилось, что он решил прийти на мое выступление, а в грузовичке у него случайно лежал насос. Он подкачал мне колесо, и мы пошли внутрь здания. Выйдя после выступления к машине, я увидела на ветровом стекле записку. Он написал: «Ваша шина в порядке. Проверьте ее как следует завтра».

У меня перехватило дыхание еще раз, когда несколько дней спустя мне принесли коробку с посылкой и я увидела футляр со следующей запиской: «Теперь у вас есть собственный насос, чтобы вы не попадали в неприятности в будущем. Возможно, однажды вам тоже случится кому-нибудь помочь».

Какой журналист не хочет получить Пулицеровскую премию!

Это величайшая высота, какой может достичь журналист. По крайней мере, так говорят.

В моей сфере считается, что, если ты завоевал Пулицеровскую премию, считай, что первая строчка твоего некролога уже написана.

Я дважды была близка к этому. Редакторы не раз номинировали мою работу на этот желанный приз, и дважды я действительно выходила в финал.

Когда я впервые стала одной из трех финалистов, избранных из всех Соединенных Штатов, это вскружило мне голову. Я написала серию из сорока колонок о насилии в бедных городских кварталах. Предполагается, что решение жюри – тайна, но информация о том, кто стал тремя финалистами в каждой категории, нередко просачивается. За два дня до объявления победителя я сидела в кинотеатре, был субботний вечер, и тут мне позвонила редактор. Я вышла в фойе, чтобы ответить на звонок. Она сказала, что победительницей я не стала. Это известие сокрушило меня.

Когда в следующий понедельник я вышла на работу, друзья и коллеги даже не пытались утешать меня. Они были взволнованы и горды тем, что я стала финалисткой, и им не казалось, что я в чем-то проиграла. Они были правы. Этого должно было быть достаточно, но мое эго хотело большего. Мой муж устроил для меня вечеринку. Друзья, родственники и коллеги собрались отпраздновать тот факт, что я была одной из трех лучших колумнисток в том году, но глубоко в душе я была разочарована, что не стала «номером один».

Во второй раз я вышла в финал после серии колонок, которые помогли изменить законодательство Огайо таким образом, чтобы прокуроры больше не могли скрывать критически важную информацию от защиты. В категории комментария можно выставлять на конкурс до 10 колонок, так что мы послали на конкурс и те, что я посвятила решению моей дочери пройти профилактическую двойную мастэктомию в возрасте 29 лет. Она унаследовала от меня ген рака груди, BRCA1, и рассказ о ее пути был для меня мучительным. Я хотела победить – ради нее и, разумеется, ради собственного эго.

Я даже представить себе не могла, что проиграю и в этот раз.

Но я проиграла. И на сей раз я узнала об этом в присутствии всех, кто собрался в нашей новостной редакции праздновать победу в момент объявления лауреатов премии Пулицера. И снова все говорили мне: «Ты ничего не проиграла. Ведь ты же финалистка!» Люди разбирали куски праздничного торта, наливали себе пунш, и все обращались ко мне с добрыми словами. Но мое эго – такая странная штука: если я не выиграла, значит, я проиграла. Никакого среднего не дано. Либо пятерка, либо единица. Других оценок – вроде двойки, тройки или четверки – быть не может.

Истина состоит в том, что никакой выигрыш, никакая премия не может утихомирить такого рода эго. Даже Пулицеровская премия. Мой приятель Боб, один из величайших бизнес-репортеров, завоевал Пулицеровскую премию. И это ничуть не помогло унять демонов его внутренних сомнений. Боб всегда был моим «персональным монахом» в новостной редакции. Он часто повторял высказывание Билла Уилсона, основателя Общества анонимных алкоголиков, который сказал: «Я должен быть номером первым во всем, потому что в своей извращенной душе я чувствую себя самым последним из Божьих созданий».

Боб помог мне осознать, что стоит покончить со своей привязанностью к миру и его аплодисментам, с зависимостью от его определений и признания – и ты, наконец, становишься свободным, чтобы служить этому миру. Вместо того чтобы пытаться быть лучшим в мире, старайся быть лучшим для мира.

Одно из его любимых высказываний: «Я лучше постою в темноте, чем в свете, созданном мной самим».

Неужто я не могу тоже немного постоять в свете Пулицера?

В глубине души я мечтала быть знаменитой, важной персоной; мне хотелось, чтобы мне делали комплименты, замечали меня, нуждались во мне, уважали, поддерживали и хвалили меня. И всякий раз, когда я получала кусочек этого, мне было недостаточно. Всякий раз, когда я ставила себе цель и достигала ее, я тянулась к следующей цели, которая была для меня недостижима. Это была гонка за горизонтом.

Как бы сильно ни хотелось мне завоевать Пулицеровскую премию, место, которое на самом деле больше всего значит для меня, находится под магнитом на холодильнике. Я польщена тем, что люди вырезают из газет мои колонки и вешают их на холодильник рядом с отличными оценками в табеле своих сыновей и рисунками дочерей. Читатели раскрывают потертые бумажники и достают из них сложенные в несколько раз полинялые вырезки, которые тронули их сердца. Как-то раз после судебного заседания один судья позвал меня в свой кабинет, чтобы показать мою колонку, которую он выложил под стекло своего рабочего стола. На автограф-сессию одна женщина принесла с собой альбом, посвященный жизни ее маленького сына. Мы с ней не были знакомы, но я когда-то обратила внимание на прекрасную улыбку ее сына на фотографии, появившейся на странице некрологов, когда он умер. Я упомянула эту улыбку и его имя в своей колонке, и эта женщина не забыла моего поступка. Она попросила меня поставить автограф рядом с этой колонкой, которую она тщательно вклеила в свой драгоценный альбом, посвященный его короткой жизни.