Девочка со шрамами. Истории, которые помогают жить - Ника Набокова Страница 3

Всплыл тот день в комнате с тусклым светом и тремя кроватями, всплыло это беспросветное одиночество, детская растерянность и много-много вопросов, обиды, злости.

Мама песню слышала. Но сначала ничего не сказала. Сделала вид, что не про нее, не про них. А Июлина чувствовала, что нужно поговорить, есть потребность высказаться и услышать, задать вопросы и получить ответы, попробовать нащупать хоть какую-то ниточку между ней и мамой. Но не знала, как подступиться. Начинать подобные разговоры страшно.

Говорят, что рано или поздно момент наступает. Так случилось и в этой истории. В один день совпали: обострившееся в карантин ощущение одиночества, интервью известной актрисы с похожей проблемой и мамин звонок. Плотину прорвало.

Будет ложью сказать, что после этой беседы все вдруг изменилось и отношения стали ближе. Нет, пока это не так. И пройдет еще немало времени до того момента, когда дистанция между Июлиной и ее мамой сократится.

Но стало понятнее. Стало прозрачнее. Стало яснее. Стало объемнее.

А это уже очень-очень много. Именно от понятности и видимости позиции второй стороны нам становится легче. Мама рассказала, что в тот день, оставив Июлину в интернате, она долго плакала по дороге домой, и ей тоже было страшно, грустно. Рассказала, что чувствовала вину и дома, и приезжая навестить дочь. Рассказала, что разрывалась между авторитетным мнением бабушки Насти, которой не смела перечить, и ощущением себя плохой матерью, оставившей ребенка.

Благодаря этому разговору из бесчувственной предательницы мама превратилась в живого человека, со своими слабостями, сложностями, чувствами и переживаниями.

Невозможно прожить жизнь и не столкнуться с болью, с потерями, с разочарованиями. Это неизбежность. Можно научиться с ними справляться. Худо-бедно, но справляться. Бывает так, что после одного предательства, сильно ранившего нас, мы отказываемся от отношений с другими людьми во избежание риска. Наряжаемся в доспехи и живем в них. Грустим, но ощущаем себя будто под защитой. Это, конечно, иллюзия. Самообман. От всех потрясений на свете защититься нельзя. Так и так придется переживать что-то неприятное. А вот хорошему, светлому, важному не дается даже шанса подойти к нам.

Плохая стратегия.

Июлина никогда не сможет ни забыть, ни смириться с тем, что ее вот так оставили когда-то, бросили в отдельную жизнь, словно щенка с лодки.

Нельзя просто взять и вычеркнуть такой объем неподъёмных для ребенка переживаний. В какой-то части взрослой, успешной, классной и веселой девчонки всегда будет жить та маленькая, растерянная, брошенная девочка, ищущая маму в разных людях.

Но обходиться с этой данностью можно по-разному.

Июлина старается сделать так, чтобы история ее детства не была основополагающей в жизни. Многому приходится учиться с нуля: открываться, доверять, общаться, сближаться, прощать, отпускать. Она старается говорить про то, что случилось, выпускает это и ищет пути преодоления всей той боли и страха, одиночества, отвержения, что когда-то на нее навалились. И… получается. Появляются друзья, появляется доверие, появляется желание быть с кем-то, обустроить собственный дом. Это небыстрый путь, местами тернистый, но преодолимый.

В профессиональной зоне своей жизни Июлина абсолютно счастлива. Она яркая артистка, блестящая певица, классный композитор и текстовик, с ней хотят работать, ее хотят видеть, ее ждут на сцене. Она любит свое дело, и рада тому, что может делать его профессионально.

Рядом с Июлиной очень тепло и спокойно. Вот есть такие люди, от которых идет мягкий свет. Не блаженный, не сверкающий, а именно мягкий. Я не знаю, замечает ли это свое сияние сама моя героиня, но мне кажется, что оно тоже про переработанный опыт, про выбор быть живой, несмотря на то, что внутри бывает очень одиноко и холодно.

В зоне отношений есть сложности, и назвать Июлину счастливой там пока вряд ли получится. Но. Она уже очень много смогла. И всяческие личные радости, благополучие и красивую любовь тоже обретет, нет никаких сомнений.

– Скажи, если бы вот сейчас, из этого момента, была бы возможность отправиться в тот день. Ты остановила бы маму?

– Нет.

– Ты бы дала оставить себя в интернате?

– Да. Но я бы сделала это по-другому.!!!!

Соседка по палате уже в третий раз звонила своему возлюбленному и, не стесняясь окружающих, отчитывала его за то, что он принес клубнику не того размера. «Ну неужели так сложно найти крупную! Ну почему я должна с этой мелкой возиться? Мыть неудобно, есть неудобно! Ты знаешь, я люблю большую ягоду! Большую!»

Аня поглядывала на вынужденную товарку с плохо скрываемым отвращением. Эта склочность, ноюще-обвиняющий тон и все поведение девушки вызывали раздражение и желание кинуть в нее чем-нибудь, желательно тяжелым. Лениво перебирая в голове варианты: тумбочка, стул, подушка, кружка, книжка – и представляя, как сейчас одним движением прекратит этот невыносимо противный поток слов, Аня не сразу услышала, что ее зовет медсестра.

– Ильина! Ильина! Да что ты будешь делать?! Оглохла, что ли? Ильина, к врачу зайди в кабинет. Господи, сил нет никаких, пока до всех докричишься. Дел других у нас, можно подумать, нет, бегать их, красавиц, по палатам собирать.

– Простите, я не услышала. Иду! Бегу!

Посылая в никуда проклятия, смешанные с причитаниями, медсестра, женщина лет пятидесяти, удалилась. Аня же вскочила, наскоро натянула мягкие флисовые пижамные штаны с разноцветными кляксами, сунула ноги в тапочки и заспешила к кабинету врача. Быстрый шаг до сих пор отдавал болью в низ живота, поэтому девушка морщилась при каждом движении.

– Артур Викторович, можно?

– Да-да, Анна, проходи.

– Сказали, вы звали. Еще один осмотр?

– Нет, чего тебя мучить, утром же смотрели. Анализы пришли. Все хорошо, можем выписывать. Домой-то хочется, наверное?

Доктор улыбнулся, протягивая Ане какой-то листок, испещренный показателями, данными.