Великая мудрость прощения. Как освободить подсознание от негатива - Линн Лаубер Страница 3

«Ты ведешь себя словно персонажи из твоих книг по антропологии, которым ни до кого нет дела», – упрекала его жена.

«Представления не имею, что ты хочешь сказать», – холодно отвечал Райан.

«Ха! – продолжала она. – Вот ты опять за свое! Смотришь на остальных свысока. Считаешь, что видишь всех насквозь и что сам лучше других».

«Но это же смешно!» – возражал Райан; но так и не мог переубедить ее и поэтому оставил любые попытки это сделать.

...

Вообще-то даже его жена была бы невероятно удивлена, узнай она, какого невысокого мнения он о себе был; сколько неуверенности скрывалось под внешним высокомерием и до какой степени его стремление непременно доказать свою правоту, одержать победу в споре было продиктовано жаждой одобрения и тоской по близости.

Райан вдруг осознал, что в этом зале, вероятно, много его двоюродных братьев и сестер, племянников и племянниц, а также теток по бабушкиной и дедушкиной линии. Но, по правде говоря, у него не было особого желания встречаться ни с кем из них – все его мысли были сосредоточены на одном лице. И если ему не суждено свидеться с отцом, он не хочет видеть и никого другого. За исключением своей бабушки, умершей, по его мнению, после 89 лет тяжелой и полной разочарований жизни.

И вот Райан стоит перед бабушкой Энн – застывшее, окаменевшее лицо, сложенные на груди руки. Шелковое синее платье, крест, жемчужные серьги. Ее видно по пояс. Нижняя часть тела задрапирована, словно она слишком изуродована или хрупка, чтобы предъявлять посторонним взорам.

Выражение лица со временем смягчилось, но по-прежнему осталось сердитым, будто кто-то ножом высек на нем скорбные складки.

И что бы Райан ни чувствовал ныне, это была и его плоть и кровь; ее ДНК служила подтверждением существования его отца. В морге ее гримировали, уложив в высокий шиньон тугие седые локоны, слегка коснувшись губ розовой помадой и покрыв щеки каким-то совершенно неизвестным Райану средством. Оставшись с покойницей наедине на какое-то мгновение, Райан протянул руку и коснулся ее предплечья, о чем тут же пожалел. На ощупь ее тело напоминало цемент, твердый, прикрытый замороженной кожей. А ведь что такое жизнь, если не тепло и кровь?

Он закрыл глаза. «Привет, Ба!» – прошептал его внутренний голос, словно донесшийся из прошлого и ждущий, что в ответ она бросится в его объятия. Он снова открыл глаза – вид был еще ужаснее и печальнее.

Райан отвернулся и нервно начал вглядываться в толпу; проходя мимо выложенного в форме сердца декоративного панно из желтых роз с надписью из цветов « Маме », он подумал, что непременно нужно было прислать цветы.

Он почувствовал, что кто-то или что-то следят за ним откуда-то сверху – наподобие небесной камеры наружного наблюдения. Примерно такое же ощущение он испытывал, примеряя одежду в гардеробной. Он пристально осмотрел балки под куполом часовни. Ничего.

В первом проходе у боковых рядов Райан заметил крупного седовласого мужчину, стоявшего к нему спиной и суетливо возившегося с программкой. Райан снова взглянул на фото отца. Может, это он?

Он придвинулся поближе, пытаясь лучше его рассмотреть. Как он поступит, если после стольких лет встретится с отцом? Что скажет? Устроит сцену, унизив его за всю перенесенную боль и страдания? Или разрыдается, не в силах вымолвить ни слова, скрыть свой гнев и тоску?

Сегодня у него не будет ответов на эти вопросы.

Мужчина поднял голову, Райан увидел небольшие, близко посаженные, темные глаза и мелкие черты на маленьком с кулачок лице. Нет, снова не он.

Райан продолжал разглядывать толпу, когда присутствующие стали расходиться.

Его взгляд упал на женщину по ту сторону прохода. На вид ей было лет шестьдесят, у нее была короткая стрижка, небрежно уложенные волосы, подтянутая фигура и излучающие тепло глаза, судя по их выражению, она его вроде бы узнала. Она слегка улыбнулась. Это была Дороти Стаутен, младшая сестра отца. Слишком взволнованный Райан не хотел ни с кем говорить; он быстро повернулся и направился к выходу из часовни, обратно к машине.

Дороти нагнала его уже на парковке.

– Райан, это ты? Постой!

Он остановился и повернулся.

«Я тебя едва узнала», – произнесла она.

Несмотря на скорбь, Райан обиделся. Что она имела в виду? Несомненно, он был в значительно лучшей форме, чем большинство из присутствовавших на панихиде мужчин, у которых толстые животы свисали над белыми брючными ремнями, а карманы оттопыривались от засунутых туда пачек сигарет.

На протяжении двадцати лет Райан до изнеможения занимался в гимнастическом зале колледжа, словно готовился к катастрофе, для которой необходимо быть в хорошей физической форме. Раньше он верил, что это помогает ему повысить иммунитет и хорошо укрепить здоровье и никогда не говорил Софи правду – что, несмотря на все эти тренировки, его последнее обследование выявило зашкаливающий уровень холестерина и очень высокое содержание триглицеридов.

«Как это может быть ?» – спросил он у врача.

«Это по большей части наследственное», – ответил доктор, то есть он сказал именно то, чего Райан как раз слышать не хотел. Врач и не подозревал, насколько неприятными эти слова были для Райана. Он, может, и стремится разыскать отца, но это не значит, что он хотел бы унаследовать хоть одну его черту.

В действительности все, что он делал в жизни до сих пор – брался за любую изнуряющую работу в общеобразовательной школе, посещал скучные занятия, чтобы получать свои почетные степени и звания, каждый доллар, что он экономил по программе страхования 401К [4] , – все это он делал из чувства противоречия своему отцу, чтобы доказать, что в отличие от отца он был знающим и образованным, а не бездеятельным или безответственным.

...

Райан гордился своей карьерой в колледже, своей верностью Софи, умением вести финансовые дела и своими принципами родительского воспитания: твердыми, но без того, что он считал насилием над личностью.

Разумеется, у него были и другие не столь превосходные черты характера. И Софи с радостью напоминала ему об этом: он был нетерпелив, раздражителен и пренебрежительно относился к окружающим. Но кто из нас совершенен? Он старался играть как можно лучше теми картами, что сдала ему судьба. Разве не так?

Из раздумья его вывел голос Дороти.

«Мы и понятия не имели, что ты приедешь, дорогой! – продолжала она. – После панихиды все собираются дома. Почему бы и тебе не заехать?»

– Извини, тетя Дороти. Спасибо, но я действительно не могу. Я лишь ненадолго заскочил, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

Не было ни малейшей причины, по которой ему не следовало заезжать в дом. Наоборот, именно это ему и нужно было сделать, учитывая, что он провел в пути целых шесть часов, чтобы добраться до этого богом забытого городишки. Но замечание, что она не сразу его узнала, сильно уязвило его.