Не упустить свою жизнь. Практика осознанности в творчестве - Франк Берцбах Страница 3

С чем именно связано чувство неудовлетворенности, в чем его конкретная причина, обычно невозможно понять. Приблизимся к проблемам — и они уже перестают быть таковыми, или же их решение очевидно и находится под рукой: начать иначе относиться к себе и своему времени прежде, чем успеешь заболеть. Найти себе другую работу, переосмыслить значение денег и собственных желаний или окружить себя другими людьми. В жизни сложные времена с их переменами и конфликтами случаются постоянно, мы выходим из этих сражений покрытые шрамами, но чаще и обновленные.

События обрушиваются на нас, а мы, как правило, лишь задним числом понимаем, что происшедшее было к счастью. «Всё, что ни делается, всё к лучшему», — говорят старики. Мы их не слушаем, мы не видим в их словах пользы, хотя это не просто умничанье: за этой фразой многолетний жизненный опыт. Суть пословицы в том, что мы слишком серьезно относимся к своим ожиданиям, хотя и не в состоянии окинуть взглядом нашу жизнь целиком. Этот феномен иллюстрирует китайская притча, приведенная Михаэлем фон Брюком в его книге Wie können wir leben («Как мы можем жить?»):

В одной китайской деревушке жил старик, который владел чудеснейшей лошадью. Потому ему завидовал сам князь. Старец жил в нищете, но свою лошадь не продавал, видя в ней друга. Когда однажды утром эта лошадь пропала, в деревне заговорили: «Мы ведь всегда знали, что лошадь однажды украдут. Какое горе для старика!» «Не спешите судить, — возражал тот. — Истинно только то, что лошади больше нет в стойле, всё же прочее — оценка. Никто не знает, горе это или благословение». Две недели спустя серая лошадь, всего лишь сбежавшая в дикую местность, вернулась, приведя с собой множество диких лошадей. «Ты был прав, старик, — говорила вся деревня. — То было благословение, не горе!» На что старец возражал: «Вы снова заходите слишком далеко. Наверняка ясно только то, что лошадь вернулась». У старика был сын, он начал объезжать этих лошадей. Но уже через несколько дней он упал с лошади и сломал себе обе ноги. Теперь в деревне говорили: «Старик, ты был прав, то было горе, твой единственный сын, который мог бы позаботиться о тебе в старости, больше не может ходить». На что старик отвечал: «Скажите проще: мой сын сломал ноги. Кто может знать, благословение это или горе?» Вскоре в стране разразилась война. Всех юношей забрали в войска. И только сын старика остался дома: он был инвалид. Жители деревни порешили: «Несчастный случай был благословением, ты был прав». На что старик возражал: «Почему у оценок столько власти над вами? Верно лишь то, что ваших сыновей забрали в строй, моего же — нет. Благословение то или горе — кто знает?»

Наше восприятие реальности происходит в три шага: реакция на событие органов чувств, интерпретация своих ощущений и в итоге — вызванные этим эмоции. Происходящее само по себе не плохо и не хорошо — оно просто есть.

Идет дождь. Можно по-разному видеть явление, которое, без сомнения, происходит. Можно радоваться, что не придется поливать цветы. Можно огорчаться, что в саду не устроишь чаепитие. Чувства в нас возникают как следствие нашей интерпретации события, но не от него самого. Старик из притчи оставался спокоен, поскольку был способен не давать оценки событиям. Из-за того, что три фазы восприятия слишком быстро сменяют одна другую, мы ищем причины своей злости в самих событиях. Но они при этом всего лишь то, что есть, — события, у которых нет цели.

Миру нет дела до нас, он не переходит на личности. «Не принимайте на свой счет!» — вот правило дзен-буддизма. Поезд не потому опоздал, что железнодорожная компания хотела вам досадить. Вы наверняка порадовались бы такому стечению обстоятельств, если хотели на него попасть, но замешкались — и ни за что бы не успели, если бы поезд пришел вовремя!

В китайской притче говорится об определенных событиях. Однако происшествий бывает недостаточно, чтобы свести на нет все наши беды. Антон Павлович Чехов вполне отчетливо это понимал: «Каждый дурак может справиться с кризисом. Что нам дается труднее, так это обычная жизнь». Когда мы начинаем задумываться о собственной жизни и решаем изменить ее, то в первую очередь имеем в виду повседневность. «Повседневность — то исключение, что стало правилом», — пишет священник, социолог и историк Вильгельм Шмидт [6].

Люди творческие отлично знают, какие будни им не по душе: работа по графику с четким началом и концом, ожидание отпуска, немного спорта в свободное время, популярное кино по выходным дням, телевизор — по рабочим, и то сложившееся в обществе распределение социальных ролей, где мужчина — кормилец семьи, а на женщине лежит домашнее хозяйство. Творческим личностям такой образ жизни не подходит. Но кошмаром представляется и бессмысленная альтернатива: двое бездетных с полноценным заработком, социальные сети вместо круга друзей, собирание предметов искусства исключительно для престижа, ничем не ограниченное рабочее время (вместе с тем — больше никаких отпусков и отгулов), никаких интересов, кроме деловых, и никакой социальной ответственности. Где-то посредине между тем и другим, в вечном страхе совершить ошибку живут сегодня творческие люди.

Повседневность — область псевдоприродного происхождения. Обычно с годами она разрастается, становясь всё значительнее и отчетливее. Вместе с тем нам нужна стабильность, чтобы придать жизни ритм, вернуть ее обратно из состояния каждодневной борьбы в состояние нормы. «В полном угроз, смутном мире повседневность — защищенная пещера, укрытая известным и привычным; ее покой иногда нарушает непривычное; по приглашению или без спроса врываясь, оно неизбежно, однако через регулярность своих повторений становится повседневностью», — размышляет Вильгельм Шмидт. Насколько угрожающим кажется мир людям из обеспеченной части общества, видно по таким опасным психологическим явлениям, как сocooning («жизнь в коконе» — термин, предложенный в 1981 году футурологом Фейт Попкорн для обозначения боязни выхода из дома) или, когда картина заболевания становится более явной, hikikomori в Японии: подростки иногда годами не покидают своей комнаты в родительском доме, избегают любых социальных контактов и нуждаются в постоянной заботе.

Повседневность таит в себе явления, перед которыми пасуют и общество постмодерна, и современные техника и медицина. Простуда без вмешательства длится неделю, при приеме лекарств — семь дней. Можно каждый день делать влажную уборку, каждую неделю пылесосить, снова и снова стирать вещи и ходить за покупками. Но вот холодильник снова пуст, рубашки грязные и повсюду пыль. Новая простуда — и вот мы опять бежим в аптеку. Вся жизнь — это решение проблем, как сказал один философ, но не уточнил: «ежедневно». «Повар, следующий дзену, не верит в утопии. Проблемы появятся снова, и это верно как для нашей личной жизни, так и для общества в целом. Некоторые люди думают, будто с мытьем посуды решается проблема грязной посуды. Но это не так, посуда скоро снова станет грязной», — пишет Бернард Глассман, социальный работник, учитель дзен и основатель межрелигиозной сети борцов за мир.