12 правил жизни. Противоядие от хаоса - Джордан Питерсон Страница 3

Одно из многочисленных достоинств книги, которую вы сейчас читаете, заключается в том, что она является входной точкой в «Карты смысла». Последние представляют собой весьма сложную работу: когда Джордан их писал, он разрабатывал свой подход к психологии. Та книга была основополагающей: неважно, насколько разнятся наши гены и насколько разный у нас жизненный опыт — нам всем приходится иметь дело с неизвестным, и мы все пытаемся двигаться от хаоса к порядку. Вот почему многие правила из нынешней книги, основанные на «Картах смысла», в каком-то смысле универсальны.

«Карты смысла» были озарены агонизирующей уверенностью Джордана, чьи подростковые годы пришлись на разгар холодной войны, в том, что большая часть человечества, похоже, близка к уничтожению планеты ради защиты своих столь различных идентичностей. Он чувствовал, что должен разобраться, почему люди готовы пожертвовать всем ради «идентичности», чем бы это ни было. Он чувствовал, что должен понять идеологии, которые привели тоталитарные режимы к варианту подобного поведения — к убийству собственных граждан. В «Картах смысла» и в этой книге он снова призывает читателей быть особенно бдительными в отношении идеологии, неважно, кто ее продвигает и с какого конца.

Идеологии — это простые идеи, замаскированные под науку или философию, которые претендуют на то, чтобы объяснить сложность мира и предложить средства, которые этот мир усовершенствуют. Идеологи — это люди, которые претендуют на то, что знают, как «сделать мир лучше», прежде чем позаботятся о хаосе в самих себе. (Идентичность воина, которую им дает их идеология, прикрывает этот хаос.) Конечно, это высокомерие, и одна из важнейших тем этой книги — «сначала наведите порядок в собственном доме», и Джордан дает практический совет, как это сделать.

Идеологии — это субституты настоящих знаний, и идеологи всегда опасны, когда приходят к власти, поскольку простой подход «Я все знаю» не соответствует сложности существования. Хуже того, когда их социальные изобретения не работают, идеологи обвиняют в этом не самих себя, а всех, кто смотрит на мир через упрощения. Еще один великий профессор Университета Торонто, Льюис Фойер, в своей книге «Идеология и идеологи» (Ideology and the Ideologists) рассматривает, как идеологии меняют религиозные сюжеты, место которых они якобы заняли, уничтожая их повествовательное и психологическое богатство. Коммунизм немало позаимствовал из истории детей израилевых в Египте с порабощенным классом, богатыми гонителями, лидером, подобным Ленину, который отправляется за границу, живет среди поработителей, а затем ведет порабощенных в землю обетованную (это утопия, диктатура пролетариата).

Чтобы понять идеологию, Джордан много читал не только о советских лагерях, но и о Холокосте и расцвете нацизма. Я еще никогда не встречал человека, рожденного христианином, человека моего поколения, которого так страшно мучило то, что случилось в Европе с евреями, который так усердно работал, чтобы понять, как такое могло произойти. Я тоже глубоко все это изучал. Мой собственный отец выжил в Аушвице. Моя бабушка была в зрелом возрасте, когда лицом к лицу встретилась с доктором Йозефом Менгеле, нацистским врачом, который проводил невыразимо жестокие эксперименты на своих жертвах. Она пережила Аушвиц, не подчинившись его приказу встать в ряд с пожилыми, седыми и слабыми, — вместо этого она просочилась в ряд, где стояли более молодые люди. Она и во второй раз избежала газовой камеры, обменяв еду на краску для волос, чтобы ее не убили за то, что она выглядит слишком старой. Мой дедушка, ее муж, выжил в концлагере Маутхаузен, но задохнулся от первого куска твердой пищи, которую ему дали в день освобождения. Я рассказываю об этом, потому что спустя годы после начала нашей с Джорданом дружбы, когда он принял классическую либеральную позицию и выступил за свободу слова, левые экстремисты обвинили его в том, что он правый фанатик.

Позвольте мне сказать со всей сдержанностью, на какую я только способен: в лучшем случае эти обвинители просто не проявили должного внимания. Я же, напротив, проявил. С такой семейной историей, как у меня, вырабатывается не то что радар, а целый подводный гидролокатор, улавливающий любые сигналы фанатичной приверженности правым взглядам. Что еще важнее, с такой семейной историей учишься распознавать людей, обладающих должным пониманием, инструментарием, волей и смелостью дать отпор подобным взглядам. Джордан Питерсон — именно такой человек.

Моя собственная неудовлетворенность попытками современных политических наук осознать рост нацизма, тоталитаризма и ксенофобии стала главным толчком к тому, чтобы заменить изучение политических наук исследованием бессознательного, проекции, психоанализа, регрессивного потенциала групповой психологии, психиатрии и мозга. Джордан отошел от политических наук по схожим причинам. Имея столь важные совпадения в интересах, мы не всегда, слава богу, соглашались с ответами, но почти всегда соглашались с вопросами, которыми оба задавались.

Наша дружба сосредоточена не только на трагедиях. У меня появилась привычка посещать занятия дружественных профессоров в нашем университете. Так я стал ходить к Джордану, у которого всегда был аншлаг. Я видел то, что теперь миллионы людей видят онлайн: блестящего, порой даже ослепительного спикера. Иногда, взяв потрясающий словесный аккорд, он напоминает джазмена, иногда — горячего проповедника из прерий (не потому, что пытается обратить в свою веру, а потому что страстен, умеет рассказывать истории о том, к чему приводят вера или неверие в различные идеи). Потом он с легкостью переключается на систематизацию серии научных исследований, и от этого захватывает дух. Он мастер по части подталкивания студентов к рефлексии, к тому, чтобы воспринимать себя и свое будущее всерьез. Он учит их уважать многие из величайших когда-либо написанных книг. Он приводит яркие примеры из клинической практики, в должной мере раскрывается сам, даже в своей уязвимости, и создает захватывающие связки между эволюцией, мозгом и религиозными сюжетами. В мире, где студентов учат просто противопоставлять эволюцию и религию (это делают такие мыслители, как Ричард Докинз), Джордан показывает студентам, как эволюция всего помогает объяснить глубокую психологическую привлекательность и мудрость многих древних историй от Гильгамеша до Будды, от египетской мифологии до Библии. Он показывает, к примеру, как истории о добровольном путешествии в неизвестное — героические квесты — отражают универсальные задачи, ради которых эволюционировал мозг. К историям он относится с уважением, не редуцирует их и никогда не утверждает, что исчерпал их мудрость. Обсуждая такие темы, как предрассудки или эмоционально близкие им страх и отвращение, или среднюю разницу между полами, он способен показать, как эти тенденции развились и почему сохранились.

Прежде всего, он предупреждает студентов относительно тем, редко обсуждаемых в университете, например, того простого факта, что все древние, от Будды до авторов Библии, знали, как знает каждый слегка выгоревший взрослый, — жизнь есть страдание. Если вы или кто-то из ваших близких страдает, это печально. Но, увы, в этом нет ничего особенного. Мы страдаем не только потому, что «политики тупые» или «система коррумпирована», или потому что вы и я, как и почти все остальные, можем легально описывать себя в некотором роде как жертв кого-либо или чего-либо. Щедрая доза страдания гарантирована нам уже потому, что мы рождены людьми. И велика вероятность, что вы или кто-то, кого вы любите, будете страдать через пять лет, если уже не страдаете, в противном случае, вы до странности удачливы. Воспитывать детей тяжело, работать тяжело, стареть, болеть и умирать тяжело, и Джордан подчеркивает, что делать это полностью в одиночку, без преимуществ, которые дают наполненные любовью взаимоотношения, мудрость и озарения величайших психологов, еще тяжелее. Он не пугает студентов, он ведет откровенный разговор, потому что в глубине души большинство из них знают: он говорит правду. Студенты знают это, даже если у них никогда не было возможности это обсудить — возможно, потому что взрослые в их жизни наивно и чрезмерно защищали их, обманчиво полагая, будто если не говорить о страданиях, это каким-то магическим образом защитит детей от страданий.