Расчленение Кафки. Статьи по прикладному психоанализу - Никита Благовещенский Страница 30

Приведем в подтверждение нашего тезиса также фрагмент психоаналитической сессии из анализа, проводившегося одним из авторов с пациентом, злоупотреблявшим алкоголем (пациент начинает рассказывать об ощущениях, возникающих у него при абстинентном синдроме):

П: Я не могу уснуть всю ночь… А если засыпаю, то начинаются кошмары, и я просыпаюсь весь в холодном поту… Все болит… сердце… правый бок, вот здесь, под ребрами (показывает)… все кости… то в жар бросает, то озноб начинается… Так и лежу всю ночь и боюсь уснуть… Но, вы знаете, я получаю от этого состояния какое-то удовольствие.

А: Удовольствие?

П: Ну не удовольствие… может быть, удовлетворение… Как будто я получил по заслугам, получил заслуженное наказание… Так я чувствовал себя, когда в детстве что-нибудь натворю, а потом это раскроется, и меня накажут… какое-то облегчение, что ли…

А (после долгого молчания): За что накажут?

П: Не знаю… (Молчит.) Сейчас пришло в голову… вспомнилось… Мне было лет пять, наверное… я был с мамой на озере, на мостках… я не умел плавать… Мама мне говорила, чтобы я отошел от края, но я не слушался и упал в воду, и начал тонуть… Вы знаете, я тогда, помню, подумал, прежде чем потерять сознание: «Так мне и надо, я сам виноват, что сейчас утону…» — и почувствовал такое облегчение, радость…

А: Почувствовали радость от того, что умираете?

П (удивленно): Я думаю, от того, что наказан за то, что не слушался матери.

А: Может быть. Однако когда вы пьете, вы себя разрушаете, медленно убиваете, вы сами об этом говорили.

П (с удивлением): Да, вы знаете, мне иногда, когда отходняк начинается, кажется, что я сейчас сдохну. Может быть, я от этого чувствую удовлетворение.

Первоначально возникло предположение, что пациент испытывает облегчение, ведя себя таким образом, чтобы получить наказание, объективируя тем самым бессознательное чувство вины, то есть чувство, возникающее в результате конфликта между влечениями Ид и запретами Супер-Эго. Конфликт этот бессознателен, но заставляет человека вести себя так, чтобы испытать реальное сознательное чувство вины за реальный проступок, а не за бессознательное влечение или фантазию. Затем воспоминания пациента навели на мысль, что его навязчивое злоупотребление алкоголем связано с влечением к смерти. Пациент согласился с такой интерпретацией. Хотя карающее Супер-Эго тоже сделало свой вклад в формирование этого паттерна, но то, что удалось довольно легко выявить действие инстинкта смерти почти в чистом виде, является довольно редким событием в аналитической практике.

Для Ерофеева проблема смерти, без сомнения, является весьма актуальной. Практически все его произведения затрагивают эту тему: «Москва — Петушки» заканчивается гибелью главного героя, более раннее произведение «Благовествование» тем же, эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика» начинается с того, что автор намеревается покончить с собой, а драма «Вальпургиева ночь, или шаги Командора» завершается всеобщей смертью всех героев в результате отравления метанолом, выпитым по ошибке вместо этилового спирта. В «Записных книжках» Венедикта Ерофеева читаем: «Коллекционировать те способности, которые отличают человека ото всей фауны: 1) способность смеяться; 2) пить спиртные напитки; 3) совершать беспричинные поступки; 4) поступать наперекор своей выгоде; 5) решиться поднять на себя руки» [198]. Очень показательным кажется, как Ерофеев проговаривается о том, что для него «питье спиртных напитков», действия «наперекор своей выгоде» и наложение на себя рук стоят в одном ряду, а начинающая ряд «способность смеяться» над собственным медленным саморазрушением является, очевидно, бессознательной псих-защитой от интрапсихического конфликта, связанного с танатоидальным влечением. Здесь следует отметить, что для многих алкоголиков характерно отношение к себе и к своим пьяным похождениям с изрядной долей юмора. Этим алкоголик как бы отстраняется от самого себя, отгораживается от чувства вины и стыда.

Очевидно, для избавления от греха, для преодоления алкоголистических тенденций мало веры в Бога, необходимо также воцерковление, необходимо соблюдение обряда, живое общение в церкви с Богом посредством священника. Ерофеев же воспринимает Бога совершенно неканонически, он порой переходит от культа богочеловека к его антитезе — человекобожеству, отождествляя с этим человекобожеством самого себя. Галина Ерофеева свидетельствует: «Наверно, нельзя так говорить, но я думаю, что он подражал Христу» [199]. Сам Венедикт писал, сравнивая себя со Спасителем: «…все равно пригвожденность, ко кресту ли, к трактирной ли стойке…» [200]. Такая неканоническая трактовка Бога еще более патогенна, еще вреднее воздействует на душу, чем атеизм. Сошлемся на статью «Скрытые и явные алкогольно-наркоманические трагедии распада семьи в американской модели образа жизни XX века»: «Людей, колеблющихся между верой и неверием, Н. И. Моисеева называла самоверами. По ее данным именно этот тип отношения к религии наиболее чреват психическими реакциями с аутоагрессивными поступками и резистентностью к психотерапии» [201]. Ерофеев, казалось бы, веруя в Бога, был в действительности «самовером» и, естественно, не мог разрешить интрапсихический конфликт, прибегая к алкоголизации, как к непродуктивной и патологической психологической защите. Возможно, для человека, неспособного к настоящей вере, неспособного ко воцерковлению, путь к решению психических проблем и даже путь к Богу сможет открыть психоаналитически ориентированная психотерапия?

Итак, мы приходим к следующим выводам: во-первых, поэма Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки» явно недооценена, за исключением единичных авторов, отечественной критикой, литературоведением и культурологией. Мы хотим повернуть культуру лицом к поэме. Во-вторых, поэма практически вообще незамечена российской психотерапевтической и психологической мыслью. Мы надеемся, что в XXI веке «Москва — Петушки» будет востребована, и ее изучение внесет вклад в понимание тех процессов, тех кризисных явлений, которые происходят в нашей стране. В-третьих, обратив свое внимание на поэму, мы попытались объяснить некоторые поведенческие особенности ее автора и героя с точки зрения христианской психотерапии и психоанализа. Согласно нашим интерпретациям, проблемы «Ерофеевых» (Венички и Венедикта) связаны, в частности, с отпадением от Церкви, а также с аутоагрессией и влечением к смерти. Интрапсихический конфликт они разрешают (точнее, отказываются от его реального разрешения) посредством хронической алкогольной интоксикации и регрессии, справляясь с чувством вины, вызванным алкоголизацией, с помощью рационализации и смеха.