Стать сильнее. Осмыслить реальность. Преодолеть себя. Всё изменить - Брене Браун Страница 38

Апрель

Я позвонила Аманде в ту же минуту, когда прочитала о лекции в газете: «Энн Ламотт приезжает в город! Должно быть, это знак!»

Моя подруга Аманда (в прошлом аспирантка) разделяет мой энтузиазм по отношению к работе Ламотт, и поэтому мы запланировали вместе посетить ее лекцию. Аманда принадлежит к умнейшим из людей, которых я знаю, и никогда не уклоняется от хороших теологических рассуждений. По сей день мы порой ведем жаркие дискуссии о природе веры. Аманда, которая выросла на евангельском учении, как раз в то время начала исследовать другие выражения веры. Мы со Стивом раздумывали над тем, чтоб вернуться в церковь, по той же причине, что и многие люди: у нас были маленькие дети, и мы хотели найти для них основу, которая поможет им научиться делать свой собственный выбор.

Мы с мужем очень рады, что оба выросли в семьях с сильным духовным началом, но в какой-то момент мы почувствовали себя обманутыми религией и ушли из церкви. Ни один из нас не мог четко сформулировать, что мы чувствовали, пока я не услышала, что сказала Ламотт перед аудиторией со ссылкой на Пауля Тиллиха: «Противоположность веры – не сомнение, а определенность». Мы со Стивом ушли из религии не потому, что потеряли веру в Бога. Религия оставила нашу жизнь, когда начала ставить политику и определенность впереди любви и тайны.

Перед началом лекции в зале средней школы мы услышали выступление джазового квартета, которое сопровождалось фотографиями бездомных на большом экране. Это мероприятие было благотворительной акцией для сбора средств в пользу епископальной церкви в Хьюстоне, которая помогает бездомным. Спустя несколько минут на сцену вышел преподобный Мюррей Пауэлл и рассказал о работе, проводимой церковью, а потом представил Ламотт. Одна фраза из его выступления меня поразила. Он сказал: «Когда вы отворачиваетесь от бездомного человека, вы уменьшаете его и свою человечность».

Когда вы слышите нечто подобное, не надо даже полностью это понимать, чтобы знать, что это правда. Я знакома с отцом Мюрреем достаточно хорошо, чтобы знать, что это не было его целью, но, когда он произнес эти слова, я ощутила прилив стыда. Я вдруг подумала: «Он говорит обо мне. Я отвожу глаза».

Как исследователь, посвятивший годы изучению силы общности и связи, я должна лучше, чем кто-либо, понимать, что человеку необходимо быть увиденным. И все же я смотрю в сторону, даже когда открываю окно и протягиваю кому-то на улице бутылку воды и шоколадный батончик PowerBar или долларовую купюру. Я могу улыбнуться, но зрительного контакта я избегаю. И хуже того: я понятия не имею почему. И дело не в том, что я боюсь увидеть боль или страдание: я работала с жертвами насилия в семье в органах защиты детей и никогда не отворачивалась. Я сидела напротив обидчиков и скорбящих родителей и всегда смотрела прямо в глаза. Тогда почему же я не могу смотреть на людей, живущих на улице?

Поздно вечером перед сном мое любопытство вдруг пробудилось, как это часто бывает, в виде молитвы. Я молилась о помощи в понимании того, почему, несмотря на свои знания, я предсказуемо отворачиваюсь. На следующее утро я проснулась, ожидая получить ответ. Я даже полежала с закрытыми глазами в ожидании того, что понимание могло прийти за ночь, и вот сейчас оно меня накроет. Но нет… Ничего.

Отец Мюррей задел меня до слез, и я усердно молилась о понимании, но на этот раз понимание заняло девять месяцев любопытства, молитв и раскрытия. Вместо одномоментного прозрения я пережила ряд святых и нечестивых моментов, которые в конечном итоге поставили меня лицом к лицу с одним из самых больших моих страхов и научили именно тому, что святая Тереза Авильская имела в виду, когда сказала: «Больше слез пролито над молитвами, получившими ответ, чем над оставшимися без ответа».

Нет ничего лучше теплого ощущения сопричастности чему-либо, которое приходит, когда вы являетесь частью чего-то, что вы любите или во что верите. И нет никакого более явного признака сопричастности, чем ваше имя и фотография в списке официальных членов. После двадцатилетнего перерыва в посещении церкви и годового поиска подходящей общины мы со Стивом наконец нашли большую церковь для нашей семьи. Рано утром в субботу мы приняли важное решение присоединиться к членам данной церкви, сделав семейный снимок для списка прихожан. Я проснулась рано, собралась, приготовила завтрак и нарядила детей. На один миг в автомобиле я ощутила чистую радость. Мы были вместе. Мы смеялись. В какой-то момент все четверо, даже Чарли, которому было тогда всего два года, запели вместе с Элисон Краусс, чей голос звучал по радио, псалом Down to the River to Pray («Вниз к реке помолиться»).

Когда мы подъехали к величественному собору, солнце сквозь шпили освещало двор. Я ощутила огромное чувство гордости оттого, что мы теперь принадлежим к церкви в центре Хьюстона с впечатляющей стопятидесятилетней историей. Это было священное и глубоко духовное место, которое помогает бездомным. Мне нравилась мысль о том, что самыми первыми членами нашей новой церкви были энергичные люди, которые съехались из разных уголков Соединенных Штатов, чтобы создать Республику Техас. Стив занимался парковкой, а я смотрела из окна с мыслью: «Это моя церковь. Я являюсь частью ее истории и сообщества, я чувствую свою сопричастность с людьми, которые посещали и развивали эту церковь».

Меня также приятно взволновала мысль о том, что у нас теперь есть место, куда мы всегда можем прийти. Теперь мы можем делать вклад в сообщество и тому же учить своих детей.

Как только мы припарковались, дети выскочили из машины и побежали к фонтану во внутреннем дворе. Я крикнула им вслед: «Не намокните! Не мочите руки в фонтане! Не трогайте грязное! У нас сегодня день съемки!» Стив покачал головой, как будто говоря: «Ну, удачи тебе».

Когда мы проходили мимо главного входа к боковой двери, я заметила стопку газет и немного мусора под навесом. «Это моя церковь. Этот мусор надо убрать». Я подошла и одной рукой сгребла мусор, а другой взяла газеты и пошла к мусорному контейнеру.

С каждым шагом я сильнее ощущала ужасную вонь. Инстинктивно я понюхала мусор в левой руке. Ничего особенного. Возможно, протухшая картошка фри. Потом я поднесла ближе к носу газеты в правой руке. Оценивая запах, в уме я прикидывала вес, плотность и вид газет, сложенных странным треугольником и образующих почти идеальный карман.

– Боже мой! Это дерьмо! Стив, помоги! Это дерьмо! Боже мой! Черт побери! Здесь кто-то нагадил!

Я с криком рванула к помойке. Я бросила все, что держала, и трясла пустыми руками над контейнером, как будто пыталась стряхнуть микробов. Стив буквально согнулся пополам в истерическом приступе хохота.

– Это не смешно. Почему ты смеешься? Боже мой! Черт побери, я такая грязная!

Стив давился от смеха:

– Да перестань ты! Не могу, это очень смешно!