Инкогнито. Тайная жизнь мозга - Дэйвид Иглмен Страница 4

Критики Галилея поносили его теорию как низложение человека. И следом за уничтожением небесных сфер последовало уничтожение Галилея. В 1633 году ученый, сломленный духом в заключении, предстал перед святой инквизицией и был вынужден отречься от своей работы и признать положение Земли в центре мира [8].

Галилей мог считать себя счастливчиком. Ранее другой итальянец, Джордано Бруно, также предположил, что Земля не является центром; его обвинили в ереси и в феврале 1600 года приволокли на городскую площадь. Тюремщики, опасаясь, что Бруно, известный своим красноречием, привлечет толпу на свою сторону, надели на него железную маску, чтобы он не мог говорить. Джордано Бруно заживо сожгли у столба; его глаза смотрели из-под маски на толпу зрителей, которые собрались на площади, желая оказаться в центре событий.

Почему бессловесно умертвили Бруно? Как мог такой гений, как Галилей, оказаться в кандалах в тюрьме? Очевидно, не все рады радикальной смене взглядов на мир.

Если бы только палачи знали, к чему все это привело! То, что человечество утратило, было восполнено благоговейным трепетом перед его местом в космосе. Даже если жизнь на других планетах маловероятна, мы можем ожидать, что существует по меньшей мере несколько миллиардов планет, где уже зародилась жизнь. И даже если есть только один шанс на миллион, что какая-то из этих планет достигнет значимого уровня разумности (скажем, большего, чем у космических бактерий), то и в этом случае существует множество планет, населенных невообразимыми созданиями. Так что в этом смысле выпадение из центра открыло человеческий ум чему-то намного более грандиозному.

Если вы считаете науку о космосе увлекательной, приготовьтесь узнать, что происходит в науке о мозге: мы давно ушли с центристской позиции, и в фокусе находится куда более великолепная вселенная. В этой книге мы отправимся через внутренний космос, чтобы исследовать чуждые формы жизни.

Святой Фома Аквинский (1225–1274) предпочитал верить, что человеческие действия проистекают из размышлений о том, что есть добро. Однако он не мог не заметить, что многие вещи, которые мы делаем, слабо связаны с обдумыванием: например, икота, неосознанное постукивание ногой в такт, внезапный смех в ответ на шутку и так далее. Понимая, что они служат помехой для его теоретических построений, он перевел такие действия в особую категорию, отличную от правильной человеческой деятельности, «поскольку те не проистекают от размышлений о причинах» [9]. Давая определение дополнительной категории, он посеял первое семя идеи бессознательного.

В течение четырехсот лет никто не поливал это семя, пока Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716) не предположил, что разум является комбинацией доступной и недоступной частей. В юности Лейбниц за день написал триста гекзаметров [10] на латыни. Он изобрел математический анализ, предложил двоичную систему счисления, основал несколько новых философских школ, выдвинул политические теории, геологические гипотезы, заложил основы обработки информации, написал уравнение для кинетической энергии и посеял семена идеи о разделении программного и аппаратного обеспечения [11]. Лейбниц — как и Максвелл, Блейк и Гёте — предполагал, что внутри него, вероятно, есть глубокие недоступные пещеры.

Лейбниц высказал мысль, что существуют восприятия, которых мы не осознаём; он назвал их малыми перцепциями. Если у животных есть бессознательные перцепции, так почему бы им не быть и у человека? Эта логика была умозрительной, но тем не менее он чувствовал, что если не принять нечто бессознательное, то за бортом останется что-то чрезвычайно важное. Лейбниц сделал вывод: «Неощутимые перцепции настолько же важны [для науки о человеческом разуме], как неощутимые корпускулы для естествознания» [12]. Он выдвинул предположение, что существуют устремления и склонности, которых человек не осознаёт, но которые тем не менее определяют его действия. Эта идея позволяла объяснить, почему люди ведут себя именно так, а не иначе.

Лейбниц с энтузиазмом изложил свои мысли в «Новых опытах о человеческом разумении», но книга была опубликована только в 1765 году, спустя почти полвека после его смерти. «Опыты» конфликтовали с представлением Просвещения о самопознании и поэтому оставались недооцененными еще почти столетие. Семя снова погрузилось в спячку.

Тем временем другие события формировали фундамент возвышения психологии как экспериментальной, материалистической науки. Шотландский анатом и теолог Чарлз Белл (1774–1842) открыл, что нервы, расходящиеся от спинного мозга по всему телу, не одинаковы — их можно разделить на два вида: двигательные и сенсорные. Первые несут информацию из командного центра мозга, а вторые доставляют ее обратно. Это было первым крупным открытием определенной схемы в структуре мозга, загадочного во всем остальном.

Идентификация определенной логики в непонятном полуторакилограммовом блоке ткани выглядела весьма обнадеживающе, и в 1824 году немецкий философ и психолог Иоганн Фридрих Гербарт предположил, что сами идеи можно понимать, применив к ним структурированную математическую основу: какой-либо идее противопоставить противоположную, которая таким образом ослабит исходную идею и заставит ее переместиться ниже порога сознания [13]. Сходные идеи, напротив, будут поддерживать друг друга и проникать в сознание. По мере того как новая идея будет набирать высоту, она потянет за собой другие сходные идеи. Гербарт предложил термин «апперцептивная масса», чтобы подчеркнуть, что идея становится осознанной не в изоляции, а в сочетании с целым комплектом идей, уже имеющихся в сознании. При этом он ввел ключевое понятие границы между сознательными и бессознательными мыслями: мы узнаём об одних идеях и не имеем понятия о других.