Половое воспитание детей и подростков - Евгений Кащенко Страница 41

Значительный вклад в понимание этой проблемы внесли работы Л. М. Щеглова и И. С. Кона, где шло упоминание о вербальных табу — одних из центральных регуляторов сексуальной культуры. Отмена цензуры в конце ХХ века не привела к автоматическому снятию этого табу и освобождению сексуальной лексики от неприличия и вульгарности. Поэтому в общественном сознании используются различные приемы маскировки сексуальных выражений, в том числе эвфемизмы, то есть часто созвучные заменители обычно непристойных слов. Распространенные сексуальные непристойности можно заменить многоточием, написать «задом наперед» или «вверх ногами», заменить или опустить отдельные буквы. Можно не вводить окружающих в краску, написав их латинским шрифтом или клавиатурными символами. Но в первом случае все равно присутствует неприятный осадок, а во втором к нему добавляется сложность понимания выражения. Например, известные бранные выражения: послать на «…» или в «…». Соответствующие пропущенные слова при этом воспринимаются, как ругательства, а не как анатомические обозначения. Этот стыдный язык, усвоенный на улице и перекочевавший в современную речь, у многих вызывает скорее омерзение, чем стремление ответить оппоненту на нем же. Как у А. Чехова: «Слушая их отборную ругань, можно подумать, что не только у моего возницы, у лошадей и их самих, но и у воды, у парома, у всех есть матери»…

Большинство людей, перешагнувших через этот порог, попадает на второй уровень — язык вульгарных иносказаний, скрывающий под брутальной оболочкой трудность вербализации сексуальных событий и переживаний. Знакомая многим терминология: «спустил», «вдул», «кончил», — основа этой стилистически сниженной лексики. Благодаря первым переводам порнографических видеокассет в обиход прочно вошел термин «трахнуть», бульварная литература обогатила язык своими тошнотворно-приторными неологизмами, многие шоумены и политики в прямом эфире используют жаргонные выражения, и это насилие над языком стало элементом обиходной культуры.

К повседневному, обыденному языку можно было бы отнести и детский язык, который на этом фоне выглядит высшим стандартом конкретности и пристойности, несмотря на внешнюю наивность терминологии. Со своими «писюками», «попками» и прочими нарочитыми примитивизмами этот язык выглядит смешным и потому просто неприемлем для тех, кто чуть постарше. Хотя в больницах и домах престарелых этот язык используется достаточно широко. В некоторых детских мультфильмах попытались внедрить в детскую лексику странное на слух выражение «тили-тили-тесничать», производное от «тили-тили-тесто». В детском фольклоре оно имеет ряд различных, далеко не всегда ясных и оптимистичных продолжений. В одних на первый план выходят явные чудачества невесты: «Вдруг невеста под кровать, а жених ее искать!», в других проступает полное отсутствие какой-либо планомерности действий: «Поехали купаться — стали целоваться!», в третьих звучит предостережение игнорирования правил личной гигиены («По полу катались, Крепко целовались»), безопасного секса («Тесто засохло (?) — Невеста-то сдохла!») и женского коварства («Тесто упало (???) — Невеста пропала»).

Видимо поэтому в дворовых песочницах и детских садиках мальчики и девочки все равно, объясняются старыми добрыми словами. Кстати, детский язык также не свободен от общей тенденции принижения генитального и его брутальности, что ярко отражается в детском ироническом фольклоре:

«— Мама, меня Вовка обозвал пиписькой!

— А ты как бы хотела?

— Пиписечкой…»

Формирующаяся в детстве картина мира у ребенка отличается естественной наивностью и непорочностью неведения. Взрослые нередко побаиваются заглянуть в детскую субкультуру — потаенную, развивающуюся и существующую по своим законам. Но никто не освобождал родителей от влияния на половую социализацию за счет качества получаемой информации и сексуальной осведомленности ребенка. Эти эффекты достижимы за счет использования адекватной сексуальной риторики — языка, на котором дети обсуждают темы пола и который необходим для нормального развития ребенка.

Помимо возрастных существуют и другие терминологические проблемы. Например, термин «пенис» у большинства людей вызывает замешательство, так как ассоциируется чем-то не слишком внушительным. Этот термин годится для обозначения невозбужденного состояния полового члена в отличие от «фаллоса» — обозначающего его в состоянии эрекции, что тоже порой звучит не к месту архаично и слишком высокопарно. Некоторые считают, что достаточно сносно и не столь вульгарно звучит фраза «заниматься любовью». Действительно, на первый взгляд в ней есть нечто возвышенное. Никто не может предсказать, что будет утром с людьми, которые вечером «совокуплялись», осуществляли «коитус» или проводили «половое сношение». Те же, кто «занимались любовью», просто обязаны утром проснуться близкими людьми. Поэтому, на первый взгляд, такой фразеологический оборот предпочтительнее остальных, хотя на самом деле он низводит любовь до простого физиологического акта.

В профессиональной среде (биологии, зоологии, медицине и других) принят научный язык, описывающий репродуктивные процессы и половое поведение в целом. У некоторых водорослей, бактерий, инфузорий половой процесс называется конъюгацией. У животных, включая высших, это копуляция, соединение двух особей при спаривании. У людей это коитус или соитие, половой акт, а в юридических документах — «половое сношение». Не лучшим образом обстоит дело и с конечным результатом сексуальной активности, обозначаемым как сексуальное удовлетворение или оргазм. А многие характеристики любовной связи («сожительство», «сексуальные отношения», «прелюбодеяние», «адюльтер») звучат скорее как обвинения в греховности или нарушении закона. Беда всех этих терминов в том, что они кажутся чересчур формальными, оценочными и холодными, особенно когда речь идет о близких и любимых людях.

Язык сексологии содержит по большей части медицинские и биологические термины, позволяющие специалистом безошибочно описать происходящие события и точно понять друг друга. Но этот язык, как и любой профессиональный арго, имеет тенденцию превращаться в элитарную тайную лексику, которая преграждает непосвященным путь к знанию. Например, в Интернете получил хождение следующий анекдот: «Представленная автором психоделическая фантасмагория раскрывает перед читателем диалектическую экзистенциальность синдрома посткоитальной рефрактерности, когда индивидуум не способен селективно абстрагироваться от имманентно присущих ему девиантных аберраций, являя тем самым яркий пример конвергенции деструктивной ментальности и перманентно когнитивного креатива. Рекомендовано для самостоятельного изучения в 1–3 классах начальной школы». Небольшая терминологическая коррекция, предпринятая авторами этой книги, оказалась необходимой исключительно для придания цитированной фразе реального сексологического смысла. С точки зрения обыденной логики эта избыточная наукообразность, которая звучит как полная абракадабра, издевательски иллюстрирует глупость любых попыток сексуального образования детей. Подобная конструкция скорее озадачивает, чем помогает разобраться в материале даже искушенному профессионалу, и служит своеобразным предостережением против терминологических перегрузок любого педагогического процесса.

К тому же профессиональные термины нередко по-разному воспринимаются представителями различных научных школ. Например, содомией нередко называют гомо-сексуальные или зоосексуальные контакты, тогда как она в широком смысле является синонимом анального (иногда орального) секса и может быть гомосексуальной, гетеросексуальной и зоосексуальной. В «занаученном» общении, речевая коммуникация начинает походить на игру в испорченный телефон: «Табу на интромиссию в пубертате не исключает куннилингуса и фелляции; что некоторые считают перверсивной девиацией, в отличие от соматического коитуса, направленного на прокреацию». Сохраняя анонимность автора этих сентенций из соображений профессиональной этики и во избежание обид, важно отметить следующее. Кажется, все понимают, о чем идет речь, но только специалисту ясно, насколько далек автор этой сентенции от реальных проблем сексологии. Понятно, что терминологическая ангажированность очень часто является маскировкой недостаточной компетенции авторов научных публикаций и «говорить красиво» еще не значит «говорить верно».