В поисках божественной обители. Роль мифа в современной жизни - Джеймс Холлис Страница 43

Следует заметить, насколько ситуация отдельного человека повторяет общую ситуацию, характерную для нашего времени, как индивидуальный невроз отражает мучительную пропасть нашей эпохи. Так же, как исчезли мифы, служившие опорой эпохе, – так теряется индивидуальный миф человека в среднем возрасте или в другие периоды жизни, когда ему приходится делать важный выбор. Оказаться в пустоте между мифами – значит испытать очень болезненные и страшные переживания. Переживать свое духовное расщепление так глубоко – значит испытывать глубинное напряжение гражданской войны. Все войны – это гражданские войны; все неврозы – тоже гражданские войны: разные части единого целого отделяются друг от друга и вступают между собой в конфликт.

Так как я вырос чуть южнее центра штата Иллинойс, то глубоко проникся духовностью Авраама Линкольна. Моя бабушка по материнской линии похоронена в ста ярдах от его могилы в Спрингфилде. Мои бабушка с дедушкой по отцовской линии похоронены в двадцати футах от могилы его возлюбленной Энн Рутледж в Петербурге. А согласно семейной легенде, мою прапрабабушку Элизабет в Нью Салеме качал у себя на коленях Великий Фермер [В оригинале «Greate Railsplitter». В молодости Авраам Линкольн был фермером. Одним из его занятий было расщеплять бревна, изготовляя жерди для ограды; в буквальном переводе «Greate Railsplitter» означает «великий расщепитель ограждений». – Прим. автора.].

Но человеку было совершенно не обязательно родиться именно здесь, чтобы испытать на себе мощное влияние этого мудрого меланхоличного человека, который проехал всю территорию от Сангамона до Потомака, чьи слова приводили в движение массы людей от Петербурга, штат Иллинойс, до Петербурга, штат Вирджиния. Этот человек действительно верил в то, что наша ужасная гражданская война, унесшая 600000 жизней и оставившая без крова 1000000 людей, представляла собой всего лишь месть Иеговы за грешную рабскую покорность одних политиков другим. 4 марта 1861 года, когда напряжение братоубийственной войны стало еще сильнее, Линкольн воспользовался случаем, чтобы обратиться с Первым инаугурационным посланием к общей для американцев истории, к трансцендентной памяти и к общим отцам революции: Вашингтону, Адамсу, Джефферсону и Франклину. [Все эти люди – «отцы» победы революции в США: Джорж Вашингтон – первый президент США, Сэмюэль Адаме – национальный лидер, который вошел в историю как «отец американской революции», Томас Джефферсон – автор Декларации независимости, Бенджамин Франклин – политик, который внес важный вклад в победу Революции, создав альянс с Францией. – Прим. автора.]

Как Вацлав Гавел в Индепенденс Холле в Филадельфии, Линкольн искал трансценденции, возможности единения, взывая к общей мифической памяти американцев. Вот две последние фразы из его речи:

«Хотя страсть может вызывать напряжение, она не должна переходить границы, сдерживающие наши эмоции. Мифические струны памяти, которые тянутся с каждого поля битвы и от каждой могилы патриота к каждому живому сердцу и к каждому лежащему на сердце камню на всей нашей огромной земле, станут основой хора Единения, будучи затронуты снова и снова. И обязательно все так будет, и сделают это самые прекрасные ангелы, живущие в нашей душе» [159].

Исследуя сущность гражданской войны, внешней или внутренней, мы сразу испытываем искушение почувствовать ненависть. В политике достаточно легко найти образ врага и демонизировать его. В индивидуальной сфере, по мнению Одена, можно долго быть известным и свободным или ненавидеть окружающих, обвиняя их в том, что наша жизнь не удалась. Очень тяжело отказаться от фантазии о «добром волшебнике», который найдет и исцелит нас, придав нашей жизни смысл, – или же, наоборот, о человеке, который приносит нам одни несчастья. (Вспомним, что самое трудное – отказаться от фантазии, связанной с собственным бессмертием, что, несмотря на очевидность смерти, мы останемся жить.) Такое мышление означает отказ от личной ответственности, а значит, и от развития личности. А это не такой хороший подарок, чтобы им можно было поделиться с другими, ибо качество внешних отношений не может быть лучше, чем уровень сознания, которого нам удалось достичь.

Мы не можем полностью осознать себя и даже не можем хорошо себя осознать. Но, несмотря на всевозможные обманы Эго, в итоге мы обязательно должны прийти к одинаковому ощущению и тупика, и ясности. В самом деле, у нас есть больше возможностей познать океаническое дно, чем призрачные глубины собственной души. Как выразился сэр Исаак Ньютон,

«Я не знаю, каким мог казаться людям, но себе я, наверное, казался всего лишь мальчиком, играющим на песчаном берегу, и тогда и сейчас забавляющимся тем, чтобы найти самый гладкий камешек или самую красивую раковину, а в это время передо мной раскинулся великий океан всех нераскрытых истин» [160].

А Джерард Мэнли Хопкинс добавил: «О, разум, имеющий вершины и отвесные утесы / страшные, безлюдные, вселяющие дрожь» [161].

Лукавит тот, кто считает, будто Бог никогда не дает человеку больше того, что он может выдержать, ибо в мире много людей, которых погубила их собственная темнота или темнота окружающих, – например, люди, пренебрегающие рекомендациями врачей, или читающие лишь те газеты, в которых находят подтверждение своему мнению. Моя знакомая-аналитик однажды сказала о своем бессознательном: «Там есть нечто такое, что хочет меня погубить». Вместе с тем мы интуитивно знаем, что там есть нечто такое, что хочет нашего исцеления и целостности и что именно там рождается наша надежда и становится осмысленной цель.

Юнгианская теория и практика привлекли меня по двум причинам. Первая связана с установкой и методологией работы с душой; вторая помогает видеть смысл моей жизни. Юнгианцы и в самом деле употребляют некие мистические понятия: Анима, Анимус, архетип, комплекс и т. п. – и за это всегда получают насмешки от своих собратьев-психологов. Но главная цель юнгианского анализа заключается в том, чтобы установить диалог между Эго и Самостью. Это известно даже другим психологам, и поэтому многие из них постепенно приходят к юнгианскому анализу.

В детском возрасте мы страдаем от травм, связанных с «избыточностью» и «недостаточностью», ощущением подавленности и покинутости, и отдаем все душевные силы тому, чтобы исцелить свои травмы. Насколько другой могла бы стать жизнь одного ребенка или всего мира, если бы родитель мог искренне и постоянно говорить: «Жизнь тебе дана природой, и у тебя есть все. Тебе дана великая сила и великая внутренняя энергия. Верь ей, оставайся с ней в контакте, и она всегда приведет тебя к тому, что является для тебя истиной. Никогда не причиняй боль другому человеку, но всегда будь честен с великой внутренней силой, и ты никогда не останешься один и никогда не собьешься с пути».

Мне еще должен встретиться человек, который хотя бы слышал эти слова или нечто похожее или интериоризировал бы это послание, чтобы не сбиться с пути во время своего странствия. Одна из целей терапии состоит в том, чтобы напомнить каждому человеку о той великой истине, которая находится внутри. Воспринимая симптом как символ, работая со сновидениями и активным воображением, мы постепенно исцеляемся, иногда испытывая боль, но всегда обретая смысл, и приходим к собственной истине. Мифическая структура, которую мы называем Самостью, – это лишь способ воплощения, способ описания внутреннего локуса поставленной природой цели.