Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов Страница 47

Каждый из обозначенных дискретных уровней теоретически может образовывать комбинацию с любым другим уровнем, в том числе и сам с собой. Скажем, может образоваться комбинация «некрофилка — некрофилка». Такая комбинация называется лесбийской связью, но рассмотрение подобных пар мы предоставляем энтузиазму читателей. В такого рода связях мы не чувствуем себя достаточно компетентными.

Рассмотрим гетеросексуальные пары. Начнём с комбинации «некрофил—биофилка (в широком смысле)». В нашей книге подробно рассматриваются две таких комбинации. Одна — нашей будущей Возлюбленной с её, как она его называла, «дорогим экстрасенсом» (современный аналог Гришки Распутина). Другую мы уже рассмотрели на примере взаимоотношений Наташи Ростовой с мерзавцем Анатолем Курагиным.

Литературное обобщение, в особенности гения, отнюдь не выдумка, но напротив — психологическая сверхправда, некая общая для многих сущность. Как вы помните, яркий некрофил Анатоль при содействии близкой ему по духу и по плоти Элен энергетически поработил Наташу Ростову, которая, попав в такое положение, в силу неопытности поначалу оценила боль от травмы как «чувство»: последствие пространственной близости с носителем некрополя приняла за проявление самого прекрасного, что есть на свете, — любви. Однако, прелестная (по тексту не красавица) Наташа, вместо того чтобы, как логично было бы ожидать, от любви расцвести, придавленная некрополем и грузом травм, эволюционировала вполне закономерно: утратила способность критически мыслить, возненавидела родных, заболела не только психически, но и физически. Но — а в том-то и сущность биофилии и особая прелесть Наташи — в результате она, очевидно, и из этой истории выбралась с «обновлённой нравственной физиономией». Подробности этой истории мы вновь советуем изучать по первоисточнику, к гению по поводу психологической достоверности событий у нас нет ни малейших претензий.

Толстой не описал интимные взаимоотношения Наташи и Анатоля по той простой причине, что их не было, а ещё потому, что для 60-х годов XIX века это было бы чересчур смело, поэтому мы, изучая тип во всей полноте его эволюции, вынуждены этот пробел восполнить. Если бы близким Наташи не удалось проявить бдительности и воспрепятствовать её похищению, она после бешеной скачки на тройке с пьяными седоками венчалась бы с уже состоящим в церковном браке Анатолем. Их интимные взаимоотношения, как типичные для некрофила и биофилки, развивались бы следующим шаблонным образом.

Поскольку Наташа чувствительна чрезвычайно, конструктивна, умеет подлаживаться, и к тому же женщина, то в скором времени она по поведенческим стереотипам чрезвычайно уподобилась бы своему мерзавцу «мужу» — не потому, что стала бы ему подражать сознательно, а потому, что её бессознательное постепенно бы заковывали в ржавое железо чуждого ей духа (если бы она закрыла глаза, она бы «увидела» свои «цепи» сделанными, возможно, из ржавого железа). Учитывая её искренность, можно заранее предположить, что злой дух проявлялся бы в её поступках, гораздо более ярких, чем у самого Анатоля. Там, где Анатоль, контролируя себя, смог бы ввести в заблуждение окружающих, Наташа обмануть бы не сумела. Близость с Анатолем привела бы её к уровню озлобления ещё большему, чем тот, которого она достигла к моменту похищения — визжа на родных, что она их ненавидит, что они её тоже ненавидят и не могут понять. Индуцированная на Наташу злоба в силу своей абсолютности обратилась бы и на сам источник этой злобы. Это — ссоры. Но противостояние между мужем и женой непременно возникало бы ещё и из-за нравственных разногласий, как это ни странно. Таким образом, между ярким некрофилом и биофилом возникает многоуровневое противостояние: на уровне логическом яркий некрофил оскорблён враждебными по отношению к нему поступками, причём поступками, странно похожими на его собственные желания, а на уровне бессознательном он будет задыхаться от обличений совести. Биофил же, в силу неопытности, пытаясь понять странное своё поведение, интеллектуально перегружается, что ещё больше, на некоторое время, погружает его рядом с ярким некрофилом в состояние гипнотического транса.

Злоба, которая проявилась бы в Наташе, внутренне ей не присуща. Внутренне, во всяком случае, по описаниям Толстого, она биофилка, и, как следствие, в этом направлении и продолжает развиваться. Анатоль же, напротив, оставался таким, каков был, а если и эволюционировал, то к усилению своих разрушительных тенденций, т. е. к смерти, и это разнонаправленное их движение уже само по себе должно было вызывать взаимное разочарование. Нравственно более высокий уровень Наташи кроме ненависти вызывал бы у него чувство, ему неприятное, болезненное — обличения совести. Впрочем, он так и не посмел бы признаться даже самому себе, что ему плохо ещё и из-за обличений совести, а доказал бы Наташе, что во всём виновата она. Так же и Наташа вряд ли смогла бы на логическом уровне объяснить свою боль, и дальше демонстрации женской логики дело бы не пошло.

Что же касается постельных взаимоотношений, то непрерывное напряжение, происходящее, во-первых, от дневных разногласий, во-вторых, как следствие подавленности Наташи некрофилической энергией Анатоля, и, в-третьих, как подсознательная самозащита от угрозы психоэнергетических травм, не позволили бы ей расслабиться и получить хотя бы минимальное эротическое удовольствие. Напротив, было бы чувство восхищения, продолжительность которого целиком и полностью определялось бы силой её критического мышления. Эротическое же наслаждение, которое она могла бы получить с биофилом, не говоря уж про свою половинку, для неё невозможно, как мы уже сказали, в силу внутренней напряжённости. Расслабление же невозможно в силу хотя бы инстинкта самосохранения от травм, обмануть который некрофилы обычно пытаются всеми возможными способами: от объяснений в любви до сетований на несчастную судьбу и просьб пожалеть. Но даже если бы Наташе поначалу удавалось в какой-то мере расслабляться, то психоэнергетические травмы, умножающиеся после каждой близости, всё больше и больше бы деформировали её энергетическое поле, или, что то же самое, истощали здоровье. Не имеет значения, как бы это проявлялось: в головных ли болях, как у атаманши, или ещё каким-либо образом, но жизнь бы у неё не сложилась.

Наташа, по Толстому, не религиозна, во всяком случае, в общепринятом национал-государственном понимании этого слова, но из всех деталей образа очевидно, что она приближается к биофилии в высоком смысле этого слова, отсюда маловероятно, что она была бы инициатором развода с Анатолем, даже если бы и убедилась в его неверности. Почему? Потому что слишком долго не исчезала бы надежда, что, наконец, всё наладится.

Анатоль, среди прочего, её ещё бы и презирал и считал недотёпой, уже хотя бы за то, что она не может принудить окружающих себе поклоняться.

Как мы уже упоминали прежде, болезненную зависимость от враждебного, подчас случайного принюхивающегося индивида и воспевание этой зависимости принято называть страстной любовью. «Любовное» притяжение, возникающее к подавляющим индивидам вообще и к профессиональным гипнотизёрам в частности, изучалось не только умозрительно, но и экспериментально. До Фрейда этим занимались Бине и Фере. Оказалось, что в феномене страстного влюбления доведённой до гипнотического транса пациентки личность гипнотизёра для неё не имеет никакого значения. (Эксперименты проводились в те времена, когда все считали, что женщины не способны гипнотизировать, поэтому объектами экспериментов по межполовому общению выбирали их.) Оказалось, что если гипнотизёр своим влиянием отключает критическое мышление подвергающейся эксперименту женщине, то в постгипнотическом состоянии она не обязательно начинает объясняться в страстной любви именно ему, но любому, кто, пока она была в трансе, первым до неё дотронулся: желательно, до участков обнажённой кожи.