Девочка со шрамами. Истории, которые помогают жить - Ника Набокова Страница 5

Аня сразу поняла, что беременна. Еще до задержки. Просто почувствовала, что нечто в ней изменилось. Марк посмеивался, не верил. Потом задержка, две заветные полоски, анализ крови на ХГЧ, первое УЗИ, где им показали крохотную фасолинку, а потом второе, где им дали послушать сердцебиение будущего ребенка. Сердце стучало быстро-быстро, Марк сжимал Анину руку, и она чувствовала себя очень-очень счастливой.

Через день ребята собрали семейный ужин, где сообщили радостную новость. Вышел классный, уютный, веселый вечер, с шутками, вкусной едой и планами, большими планами на будущее. А еще через два дня Аня обнаружила кровь на белье. Она очень испугалась, позвонила врачу, тот сказал не паниковать, приехать в больницу. Марк в тот момент находился на совещании, Аня помчалась в клинику одна.

Артур Викторович долго и тщательно водил датчиком УЗИ по ее животу. Было холодно и дико страшно.

– Не слышу сердца, Ань. Прости. Но давай не паниковать раньше времени, иногда такое случается, подождем до завтра. Лучше у нас остаться. Чтобы и под наблюдением, и не мотаться туда-сюда в случае чего. Я Веру Степановну сейчас озадачу, чтобы подготовила тебе место. А ты мужу пока позвони.

Руки тряслись, и набрать Марка Аня смогла с третьей попытки. Начала сбивчиво говорить, но на фразе «не слышат сердцебиения» не выдержала, разрыдалась. Марк примчался через тридцать минут. Долго обнимал ее в больничном коридоре, старался успокоить, хотя сам выглядел довольно ошарашенно.

Артуру Викторовичу Аня доверяла, он был семейным гинекологом. Заведующий отделением, блестящий врач. К нему ходили и Аня, и ее мама с сестрой, и множество подруг.

Вера Степановна, та самая ворчливая медсестра, отвела Аню в палату и даже накормила ужином. Соседки пытались завести непринужденный разговор, но сил на поддержание беседы не было. Сославшись на головную боль, Аня отвернулась к стене, делая вид, что спит.

Глаз я, конечно, не сомкнула. Состояние очень странное. То паника охватывала, то как-то оптимизм приходил, врач же сказал, что, может, обойдется. Так меня кидало туда-сюда до утра.

Думала: как так получается, почему, что я не учла, где недостаточно внимательно отнеслась к своему здоровью? Пыталась молиться, кому, правда, не знаю, я неверующая, но тогда это казалось логичным: просить какие-то высшие силы вмешаться, помочь, дать нам шанс.

В девять утра я уже стояла у кабинета УЗИ, первая. Ждала хороших новостей. Но…

– Анечка, мне жаль. Такое случается. Беременность замерла. Нужно оперировать сегодня, чтобы не ставить под угрозу твою жизнь и последующие беременности. Ты же не ела ничего еще?

– Нет, я не ела.

– Ну вот, ты не кушай, пожалуйста, не пей. Сейчас придет анестезиолог, сделает тебе укол успокоительный сначала, чтобы ты не дергалась до операции, я с приемом утренним закончу, и сразу тебя возьмем. Марку позвонишь? Или хочешь, я сам?

– Позвоню, не беспокойтесь.

– Вот и ладно. Давай, моя хорошая, иди в палату, жди, минут через двадцать Егор, анестезиолог, подойдет.

В голове шумело, в ушах стучало, а ноги были словно ватные. Аня вышла из кабинета и сползла по стенке на пол, перепугав очередь ожидающих приема. Подбежала медсестра, заохала, помогла подняться, отвела в палату.

Это нормально – бояться повторения тяжелого опыта. Это нормально – бояться еще одной потери. Это нормально – хотеть защитить себя от боли. Но это ненормально – лишать себя права на счастье в угоду страхам.

Дальше все как в тумане. Звонок мужу, какие-то неловкие слова, беседа с анестезиологом, спасительный укол успокоительного, операционная, маска на лице, ободряющая, но грустная улыбка Артура Викторовича, двенадцать часов сложного выхода из наркоза.

События развивались так быстро, что Аня толком не успела ни понять, ни осознать, ни обдумать. Вот же, пару дней назад, все пили за здоровье будущего малыша, шутили, что главное – не передать ему по наследству оттопыренные уши Марка, а сегодня никакого малыша уже нет.

Толком осознавать произошедшее я начала, наверное, через две недели после выписки. Когда на плановом приеме Артур Викторович сказал: «Все, ждем три месяца и спокойно беременеем опять». Я как-то сразу встряхнулась: в смысле – опять? Я же вот, беременна. Тут-то и пришло понимание.

До этого были приступы боли, отчаяния, но, знаешь, такие, вспышками. С этого же момента настала звенящая пустота. В голове крутился один вопрос: «Почему так?»

Винила я в основном себя. Сначала за то, что без должного рвения подошла к вопросу родительства, и вот, пожалуйста, мне показали. Типа «что имеем не храним, потерявши плачем».

Потом за то, что, наверное, плохо подготовилась. Может быть, тот глоток вина за месяц до зачатия повлиял? Или легкая простуда вначале? Или мои тренировки, которые я не хотела оставлять и продолжала, хоть и значительно снизив нагрузки.

Мне оказалось крайне сложно принять тот факт, что случившемуся нет объяснения. Просто «так бывает»? В смысле «бывает»? Мы же не про подгоревший тост говорим. А про человеческую жизнь. Я штудировала интернет, читала все эти безумные рассуждения про психосоматику, родовые проклятия, выплату греха блудливой прабабки и прочее. Искала ответы в науке, в магии – где угодно. Ответов не было.

Причем говорить про произошедшее я не могла. С того дня, как я вернулась из больницы, мы с Марком ни разу не подняли эту тему. До самого конца.

Конец отношений – это когда люди перестают говорить друг с другом. Поэтому на самом деле многие отношения заканчиваются, так толком и не начавшись.

Любой стресс, любая утрата, как и любая большая радость, – проверка для отношений. И далеко не все союзы эту проверку выдерживают. Не потому, что люди плохие, не потому, что они не любят друг друга, а из-за хлипкого фундамента, щелей и картонных стен.

Так уж получается, что научиться строить прочные отношения можно, только развалив несколько картонных домиков.

Через семь месяцев после трагедии Аня и Марк развелись. Расставание вышло болезненным. Не грязным, не скандальным, нет. Просто оказалось, что им стало невыносимо находиться вместе. Каждый напоминал другому о неслучившемся счастье и ужасной боли. У каждого накопился критический багаж обид. И разгрести его не получилось.