Пока Фрейд спал. Энциклопедия человеческих пороков - Николай Никулин Страница 5

«Простите, но как алчность связана с экономическим развитием?» – уточните вы не без подозрения.

«Это элементарно, Ватсон!» – ответил наш внутренний Шерлок Холмс.

Ради денег люди готовы придумывать тысячи изобретений. А доставать их хочется как-то без особого риска и труда. Не то чтобы совсем не прикладывая рук – нет, что вы? – но именно упростив способ их добывания. Это и есть технологический прогресс. Один человек получает деньги за свои открытия, а другие этим открытием пользуются.

Лучше всего эта нехитрая мысль представлена в романе «Атлант расправил плечи» американской писательницы Айн Рэнд. В сущности, в этом романе все хорошие люди выглядят эгоистами, честолюбцами и алчущими денег людьми, а плохие – мистиками, альтруистами, людьми, не способными зарабатывать себе самостоятельно. Наверное, странно это слышать, ведь мы привыкли превозносить совершенно другие идеалы. Но мы ли? Или нас заставили верить в эти идеалы? Скажем, в идеал Робина Гуда, самоотверженного разбойника, отнимавшего деньги у богачей и раздававшего их бедным. Айн Рэнд устами своего героя Даннешильда сбрасывает этот образ с корабля здравомыслия: «Он стал оправданием всякой посредственности, которая не способна заработать себе на хлеб и поэтому потребовала лишить людей, которые богаче ее, их собственности. Он заявил, что хочет посвятить жизнь тем, кто ниже, за счет ограбления тех, кто выше. И это подлейшее существо, дважды паразит – он присосался к ранам бедных и питался кровью богатых, – объявлен нравственным идеалом! Это привело к тому, что чем больше человек трудится, тем ближе он к утрате своих прав. А если человек талантлив, он превращается в бесправную тварь, жертву всех желающих, потому что теперь достаточно нуждаться, чтобы подняться выше прав, принципов, нравственности, подняться туда, где все разрешено, даже грабеж и убийство».

Ну, и весь роман, в общем, вот об этом.

Данная глава без излишнего бахвальства просто-таки усыпана обильными цитатами, что иной раз не только демонстрирует блестящую эрудицию автора, но и приводит к усложнению чтения. Но что поделать? Алчущие знаний, да придерутся сквозь затейливый и начиненный ссылками текст. А алчущий поделиться своими знаниями автор просто не в силах сдержаться от последней цитаты. Как можно обойтись без Бальзака при разговоре об алчности? Это была бы непростительная оплошность. А он – властитель дум XIX века, – пожалуй, был едва ли не самым умным в понимании пороков, даже в сравнении с проницательным Марксом. И поскольку пороки он не столько осуждал, сколько изучал, он пришел к выводу, что отвечать на них можно лишь по принципу «око за око». Так, цинично и не жалея своих врагов, видя в них рабов инстинктов, добились своей славы Александр Македонский и Цезарь. Отбросьте сентиментальность в сторону! Достоевский, по своему признанию, искал человека в человеке, а Толстой, подсказал, как человека можно расчеловечить. Поэтому без излишней нежности к жизни относились Маркс и Флобер, Макс Вебер и Айн Рэнд… И разумеется, сам Бальзак.

Не знаю, пришлось ли ему для осознания этой мысли писать всю жизнь «Человеческую комедию», но роман «Утраченные иллюзии» – однозначно. Именно он, предельно насыщенный пространными рассуждениями о человеческой природе, психологии и этике, несет в себе результат накопленных дум. И как бы по-канцелярски эта формулировка ни звучала, от нее крайне сложно отказаться, ведь, сколько ни улыбайся, в ней есть правда! Словами Бальзака и завершим почетно нашу главу:

«Короче, в мире дельцов будьте алчны, как ростовщик, и низки, как он; поступайтесь всем ради власти, как он поступается всем ради золота. И не пекитесь о том, кто падает: он уже для вас не существует. Знаете ли вы, почему вам надобно так себя вести? Вы желаете властвовать в свете, не правда ли? Так надобно прежде склониться перед светом и тщательно его изучить. Ученые изучают книги, политики изучают людей, их вожделения, побудительные причины человеческой деятельности. Однако ж свет, общество, люди, взятые в их совокупности, фаталисты: все, что ни свершается, для них свято».

«Такт – это неписаное соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением. То есть жалкий компромисс».

Трудно не согласиться с Ремарком, когда он обличает человеческое лицемерие. Ведь вести себя согласно такту – значит не говорить правду, сдерживать раздражение, делать доброжелательный вид. А ведь нас учили с детства отстаивать свои интересы! Вгрызаться за свои убеждения! И что же это получается: приличий ради мы должны наплевать на свои идеалы?

Один советский плакат гласил: «Пионер не курит! А если видит курящих, то решительно поворачивается и выходит из помещения». Никакого уважения, право слово. Да, ему не нравятся эти люди, но зачем же демонстрировать свое пренебрежение? Это поведение, по всей видимости, и называется бестактностью: не скрывать неприязни к неприятным людям.

Но надо понимать и следующее: бестактным ты можешь быть, только если другие тебя таковым признают. Разумеется, решительный пионер среди курящих тотчас же будет высмеян: «Посмотрите какой принципиальный! Я тоже когда-то им был, пока не начал курить»; «Вот если бы он попробовал, то, уверен, пинком бы его нельзя было выгнать отсюда»; «Наивный мальчик»; «Видимо, он до сих пор верит, что умрет позже, чем мы».

Особенно абсурдно выглядела бы картина, если бы это произошло в наши дни. Тогда бы про пионера уместно было сказать: «Видимо, он до сих пор верит, что Ленин жив».

А вот если у определенных лиц нет голоса – не в том смысле, что они его вдруг потеряли, а в том, что никогда не имели, – то пренебрежительное отношение в их адрес едва ли сочтут бестактным. Только представьте, если бы сегодня кто-нибудь публично начал рассуждать о глупости женщин и всячески принижать их достоинства? Тут же разбушевались бы феминистки и правозащитницы. И не оставили бы от оратора камня на камне. Но так было не во все времена. В древности вообще с правами женщин было туго. Гражданками они не являлись, образование не получали, по статусу были не больно выше рабов. Поэтому реплика персонажа древнегреческого комедиографа Менандра не воспринималась чем-то неуместным:

«Учить женщину грамоте? Ужасная ошибка. Все равно что добавлять яду изготовившейся ужалить змее».

Будьте уверены, в тот момент публика смеялась. И не только над удачно подобранным сравнением. А почему? Да потому что женщин на сатирическом представлении не было (иные историки считают, что они вообще не допускались в театр). Впрочем, даже если бы они и находились, кто прислушался бы к их слову?