Динамика характера. Саморегуляция при психопатологии - Дэвид Шапиро Страница 5

Клиническим психологам давно известно, что тесная связь между этими двумя состояниями имеет простую эмпирическую основу. Серьезные нарушения, связанные с патологической навязчивостью, — это общеизвестный фон паранойи, и в некоторых случаях разница между этими двумя клиническими состояниями с трудом поддается диагнозу. Психоанализ выявил эту связь и теоретически объяснил ее наличие предполагаемой близостью соответствующих стадий фиксации и регрессии: в обоих случаях речь идет о регрессии на анальную стадию развития либидо и агрессивной конфликтности. Таким образом, психоаналитическая теория все же признала внутреннюю связь между двумя состояниями, хотя на очень шаткой основе. С другой стороны, защитные механизмы, считавшиеся характерными для каждого из этих состояний, уже упоминавшиеся мной в отношении навязчивой одержимости, и механизм проекции при паранойе не дают ни малейших оснований предполагать какую-либо связь между этими состояниями или связь между двумя типами характера. Причина тому хорошо понятна. Эти защитные механизмы считаются не характерными признаками одержимо-навязчивой и паранойяльной личности, а скорее более или менее элементарными психическими структурами, существенно меньше связанными (если такая связь вообще существует) с характером человека, у которого они выявлены.

К примеру, защитный механизм проекции вообще считался элементарным мыслительным процессом. Но рассмотрение процессов мышления и включенных в этот механизм установок проясняет и его собственное функционирование, и его тесную связь с динамикой, характерной для навязчивой одержимости. Можно лишь вообразить менее стабильное, а значит, более ригидное превращение самоосознанного самоконтроля у некоторых типов одержимо-навязчивой личности в паранойяльную защитную подозрительность. Озабоченность одержимо-навязчивой личности самоконтролем, своими сверхнапряженными усилиями, с целью предотвратить или исправить любой изъян в самоконтроле (как при включении защитных механизмов реактивного образования или прекращения действия), постоянной борьбой с самим собой и своей озабоченностью проявлением слабоволия или уступчивости по отношению к самому себе — все эти факторы в случае паранойи превращаются в защитную мобилизацию, не позволяющую уступить внешней агрессии, которая стремится сломить или ослабить эту волевую защиту. Именно такая защитная мобилизация с ее предвзятой тревожностью в итоге приводит к «проективным» искажениям реальности. Это относительно простая, хотя явно очень значительная трансформация структуры позволяет выявить существенные различия в содержании симптомов и защитных процессов.

Похожую связь можно найти и в других разновидностях психопатологии. Например, существует близкое сходство в общем стиле и субъективном переживании между разными типами пассивных и импульсивных личностей, а также между ними и очень эмоциональной истерической личностью. Всем этим состояниям присуща ситуативная реактивность и субъективное ощущение ослабленной намеренности действия («Я не смог с этим справиться», «Я не знаю, почему я так поступил», «Я ничего не могу поделать со своими эмоциями»), В данном случае тоже не слишком большая разница, скажем, в образе мышления или в степени ситуативности реакции может привести к существенной разнице в симптоматике: в одном случае — крайне изменчивое эмоциональное состояние, в другом — безрассудные поступки. Кроме того, интересна связь между вынужденной (driven) спонтанностью гипоманиакального состояния и внутренним побуждением (drivenness) навязчивой личности, с одной стороны, и импульсивностью психопата — с другой. Обе эти связи отмечались отдельно и обсуждались в клинической — прежде всего в психоаналитической — литературе, как, например, связь между истерической личностью и психопатом, но при этом отсутствовал формальный анализ, необходимый для прояснения этой связи.

Если бы можно было представить сознание без структуры, без организующей и регулирующей системы, сознание, которое было бы совершенно пассивным в своей реакции на внешние обстоятельства и чрезвычайно гибким в своем восприятии этих обстоятельств, то можно было бы изучить виды патологии, которые были бы настолько разными, насколько различались бы патогенные условия. Но если мы с самого начала предполагаем наличие организующей и регулирующей системы, то отсюда следует, что независимо от разнообразия патогенных условий принципиально не может быть неограниченного разнообразия патологии. Развитие психопатологии, так сказать, будет ограничено основными направлениями, которые определяются направлениями развития дефектов структуры сознания. Не стоит сомневаться, что клиническая практика это подтвердит. Разумеется, количество индивидуальных вариаций является бесконечным. Но при этом, видимо, останется относительно небольшое количество фундаментальных форм психопатологии, причем в этих формах будет гораздо больше общего, чем часто предполагается исходя из их симптомов, которые могут иметь самую разнообразную форму.

Для всех разновидностей психопатологии характерно наличие самоотчуждения. Его появление — неизбежное последствие ограничений, характерных для динамики психопатологии, которые предотвращают тревожность. Поэтому от невротичных пациентов, пришедших на психотерапию, можно услышать, например, такое: «Зачем я это делаю?»; «Я хочу уйти, но мне что-то мешает»; «Мне кажется, я ее люблю, но не уверен в этом».

Всем формам психопатологии присуща некая потеря человеком ясного ощущения того, что он реально чувствует, хочет и даже что собирается делать. Кроме того, теряется ясное представление о том, что человек собирался делать, что предпочел сделать, что делает и что сделал. Так называемое снижение ощущения действия (Schafer, 1976) или индивидуальной ответственности (Kaiser, 1955/1965) или так называемое снижение самоуправления (Shapiro, 1981) бросается в глаза при симптоматическом поведении, которое ощущается странным и не связанным с субъектом действия, как это проявляется в навязчивых ритуальных действиях, а в более радикальном виде — при паранойяльных галлюцинациях. Но вместе с тем, очевидно, что некоторые люди не признаются в своих намерениях, искренне говоря: «Я не знаю, как это произошло, я не собирался делать ей больно» или: «Я продолжаю с ним встречаться, хотя на самом деле не хочу этих встреч; это похоже на зависимость». Утрата или ослабление способности человека совершать действия не ограничиваются конкретными симптомами и конкретным поведением. Можно было бы сказать, что они определяют симптоматическое поведение, но в той или иной форме и в той или иной мере они все время существуют в психопатологии. При этом снижается не только субъективное ощущение действия. Индивидуальная утрата способности к действию связана с неким реальным ограничением ши ослаблением волевого действия.

В этом нет ничего особенно примечательного. Самоосознание и ощущение совершения индивидуального действия становятся особенно острыми в процессе совершения или ожидания волевого действия. Именно поэтому конфликт между мотивациями и порожденная им тревога являются особенно сильными. Потеря или ослабление ощущения действия и последующее появление опережающей тревожности прекращается при реальном воздействии процесса волевого самоуправления.