Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - Джон Куиггин Страница 60

В эпоху смешанной экономики границы между государственным и частным сектором постоянно корректировались, и не всегда в одном и том же направлении. Хотя главный тренд состоял в увеличении роли государства путем национализации существующих частных предприятий или создания новых государственных предприятий, довольно часто государственные предприятия возвращались в частный сектор. [121]

К 1970 году казалось, что никто не может отрицать успехов государства всеобщего благосостояния и смешанной экономики. От будущего ждали дальнейшей трансформации общества, о которой хотя и не имели какого-то определенного представления, но во всяком случае считали, что она резко сократит, если не устранит существующие неравенство и несправедливости капитализма.

Самые многообещающие предложения были связаны с понятием промышленной демократии. Один такой проект бы выдвинут шведской Конфедерацией профсоюзов (LO, Landsorganisationen I Sverige). Его автором был профсоюзный экономист Рудольф Мейднер. Согласно этому проекту, каждая компания, достигшая определенных размеров, должна была ежегодно выпускать дополнительные акции, которые поступали бы в собственность рабочих, так что по истечении 20 лет рабочие обладали бы 52 % акций своих компаний. Подобные предложения озвучивались и в других странах.

Казалось, что превращение капитализма в общество, где не будет больших различий в богатстве и власти, неизбежно. Но этому не суждено было сбыться.

Вышло так, что действительный вызов смешанной экономике бросили рыночные либералы, которые стали доминировать в дебатах об экономической политике начиная с 1970-х годов. Успех Милтона Фридмена в макроэкономических дискуссиях привлек внимание к его рыночно-либеральным убеждениям, которые он сформулировал, например, в работе «Свобода выбирать». В этой книге, написанной в соавторстве с его женой Роуз Фридмен, он утверждал, что даже такие неотъемлемые зоны ответственности государства, как образование, можно предоставить частному сектору посредством ваучерных схем.

Между тем в 1970-е годы произошло резкое ухудшение экономического функционирования государственных предприятий. В условиях инфляции им было трудно противостоять требованиям повышения зарплат, но также трудно и переложить издержки на покупателей путем повышения цен. Слабый экономический рост и увеличение безработицы вызвали дефицит государственного бюджета.

В ответ правительства старались предпринять быстрые шаги и сокращали инвестиции, включая инвестиции в государственные предприятия. Хотя с точки зрения экономики это не имело никакого смысла, такая мера целиком укладывалась в «бюджетное правило», которое требовало сокращать совокупные заимствования правительства – не важно, за счет текущих расходов или генерирующих доход инвестиций. Самым известным примером такого правила было принятое в Великобритании при Тэтчер «требование к заимствованиям в государственном секторе».

С течением времени неблагоприятная для государственных предприятий обстановка по большей части исправилась, и они вновь стали прибыльными. Но в общей атмосфере разочарования государством, царившей в 1970-х годах, заявления о том, что государственные предприятия по сути своей неэффективны и являются финансовым грузом для общества, встречали большое сочувствие.

Еще одним мощным импульсом к приватизации стало желание избавиться от все еще сильного влияния профсоюзов в государственном секторе – и это в условиях, когда в частном секторе профсоюзы отступали перед лицом массовой безработицы. Правительства, стремившиеся ослабить профсоюзы, но не желавшие вступать в конфликт со своими работниками, могли выйти из положения, передав государственные предприятия частным владельцам, жаждавшим поставить профсоюзы на колени, устранить лишний персонал и опустить зарплату и стандарты труда до рыночного уровня (такова была судьба рядовых работников, но не высшего менеджмента).

Критика смешанной экономики приобрела теоретический окрас с возникновением теории общественного выбора, которая стремилась изобразить работу демократических политических институтов в виде «рынка голосов». Стандартным для этой теории стал вывод – несколько неожиданный, учитывая ее изначальные интенции, – который гласил, что реальные рынки более совершенны, чем политические. Если раньше всячески старались доказать маловажность и автоматическую корректировку провалов рынка, то теперь благодаря теории общественного выбора в оборот вошла идея «провалов государства». Как утверждалось, группы интересов вносят систематические искажения в политический процесс, и поэтому издержки государственного вмешательства всегда оказываются выше издержек от рыночных несовершенств, которые это государство стремится исправить.

В адрес государственной собственности также посыпались обвинения: в конце 1970-х годов появилась теория прав собственности. Она гласила, что частные корпорации несут ответственность перед акционерами, а следовательно, у менеджмента стимулы обеспечивать эффективность всегда сильнее, чем у чиновников на государственных предприятиях. Хотя результаты многолетних исследований свидетельствовали об обратном – что рядовые акционеры практически бессильны, – теория прав собственности отвечала политическим задачам момента и была встречена с воодушевлением.

Практическое применение теоретических наработок стало возможным в 1979 году с приходом к власти в Великобритании Маргарет Тэтчер. Разочарование кейнсианским управлением макроэкономикой в 1970-х годах, не слишком сильный рост британской экономики на фоне других стран после 1945 года (или начиная с более раннего периода), полноценный кризис конца 1970-х годов – все эти обстоятельства способствовали росту недовольства смешанной экономикой и государственной собственностью.

Хотя денационализация некоторых объектов, изъятых лейбористами, началась раньше, при предыдущих кабинетах консерваторов, правительство Тэтчер принялось распродавать такие предприятия, как British Telecom, со дня своего основания находившиеся под крылом государства. Все началось с популярной меры – предоставления нанимателям муниципального жилья права на его выкуп. Но затем последовала программа, в рамках которой выставили на продажу государственные предприятия по электро– и водоснабжению, телекоммуникационные и транспортные компании – чаще всего через схему публичного размещения акций. Идея приватизации как систематического устранения государства из производства товаров и предоставления услуг обрела плоть.

Примеру Тэтчер вскоре последовали правительства самой разной политической ориентации по всему англоговорящему миру. Британский радикализм обрел почитателей и подражателей в Австралии и Новой Зеландии, которые в области экономической политики по-прежнему старались не отставать от бывшей метрополии. В обеих странах решительные шаги были проделаны правительствами лейбористов. [122]В Австралии кабинеты Хоука и Китинга, действовавшие с 1983 по 1996 год, шаг за шагом двигались к приватизации национальных авиалиний Qantas и государственного банка Commonwealth Bank, вызывая возмущение у многих своих традиционных сторонников.