Прирожденные лжецы. Мы не можем жить без обмана - Иэн Лесли Страница 68

Нет более острого чувства, чем боль. Чтобы описать то, что испытывает человек, внезапно получивший ранение или ожог, не хватит никакого словарного запаса. Но Бичер, тем не менее, попытался облечь боль в словесную форму. И он пришел к выводу, что порог боли зависит от эмоционального состояния человека или, другими словами, от значения, которое человек придает боли и ее последствиям. Гражданский и военный могут получить абсолютно одинаковые ранения, но их ощущения — физические ощущения — напрямую будут зависеть от восприятия того, как это ранение повлияет на дальнейшую жизнь. И доля вероятности, с которой на самом деле могут появиться изменения, не играет никакой роли. Куда важнее, если хотите, сила воображения раненого человека — сила представления о героическом возвращении домой или сила дурных мыслей о незавидном положении инвалида, которого из последних сил будет тянуть жена.

В течение нескольких лет после окончания Второй мировой войны американские госпитали были переполнены. Бои прекратились, но врачи все еще продолжали сражаться за жизнь ветеранов, которым посчастливилось выбраться из кровопролитных сражений. Война оставила им плохое наследство, но солдаты стоически держались за жизнь. В 1950-х годах к ним присоединились те, кто получил ранения во время войны в Корее. Изо дня в день эти люди превозмогали боль.

В свободное от процедур время многие пациенты Найтсбриджского военного госпиталя в Бронксе и, чуть позже, Маунт-Зионского госпиталя в Сан-Франциско часто встречали одного странного человека. Высокий и бледный, большие, полные жизни глаза… С едва заметным славянским акцентом он спрашивал солдат, не хотят ли они ответить на несколько вопросов по поводу своего самочувствия. Этот мужчина работал в госпитале, но он не был врачом — он представлялся антропологом.

Марк Зборовский родился в 1908 году на Украине. Когда он был еще ребенком, его семья переехала в Польшу, пытаясь избежать возможных неприятностей, связанных с Русской революцией. Но, будучи студентом университета, Зборовский, к великому разочарованию родителей, вступил в коммунистическую партию Польши. В 1928 году он покинул страну (скорее всего, для того, чтобы избежать ареста за свои радикальные взгляды). Юноша осел во Франции, где поступил на факультет антропологии Университета Гренобля. Поначалу, чтобы заработать хоть какие-то деньги, ему приходилось работать официантом.

В 1933 году Зборовский переехал в Париж, где вскоре оказался вовлечен в активную троцкистскую деятельность. Он стал сотрудничать с организацией, во главе которой стоял сын Троцкого, Лев Седов, агитировавший радикально настроенных эмигрантов к свержению сталинского режима. Зборовский быстро сблизился с Седовым и вскоре стал его правой рукой.

В 1941 году, когда вся Европа была охвачена войной, он снова решил сменить место жительства и на этот раз отправился в США. Средства, необходимые для переезда, он получил от американских бизнесменов, по каким-то своим интересам сочувствующих деятельности троцкистов. Один из них и представил Зборовского именитому антропологу того времени — Маргарет Мид. Впечатленная его глубокими познаниями (в особенности относительно иудейской диаспоры в Европе), Мид предложила Зборовскому должность своего личного ассистента — место, которое давало ему превосходные возможности для того, чтобы сделать блестящую карьеру в научном сообществе [52]. С ее же помощью в середине 1960-х годов он устроился в госпиталь Маунт-Зион в Сан-Франциско, где продолжил заниматься темой, изучение которой начал еще в Нью-Йорке: Зборовского интересовало, как культурная среда, из которой выходит человек, влияет на восприятие болевых ощущений. Результаты своих исследований он опубликовал в книге под названием «Человеческая боль» («People at pain»).

В ходе исследований Зборовский разделил пациентов на четыре группы: ирландцы, итальянцы, евреи и «старые» американцы (представители последней группы популярным клише середины ХХ века были отнесены к так называемым «белым англосаксонским протестантам», или WASP). Он хотел выяснить, связано ли как-то происхождение солдат с их умением терпеть боль. Казалось бы, никаких различий быть не должно. Солдаты разных национальностей сражались под знаменами одной армии, за одни идеалы; а если взять штатских людей, разве есть разница между сердечным приступом католика-итальянца или польского еврея? Однако в ходе бесед с пациентами и их лечащими врачами Зборовский неожиданно для себя понял, что люди относятся к своей боли по-разному: «как итальянцы, как евреи, как негроиды или как скандинавы».

По мнению докторов и медсестер, итальянцев и евреев можно было объединить в одну группу, так как и те и другие крайне эмоциональны и обладают очень низким болевым порогом (хотя Зборовский впоследствии доказал, что точно определить границу болевого порога очень сложно). И итальянцы, и евреи склонны выражать свои эмоции с использованием театральных жестов и конечно же обильной ругани и душераздирающих криков, особенно в моменты острой боли (например, когда медсестра снимает бинты с раны). И итальянцам, и евреям просто необходимо поговорить с кем-то о своей боли, рассказать о всех своих ощущениях и о том, как теперь изменится их жизнь; они не прячут слез, когда говорят об этом.

Тем не менее Зборовский обнаружил значительные различия между представителями этих национальностей. Итальянцы сосредоточены на самой боли, в то время как евреев больше интересует вопрос значения болевых ощущений. Если итальянцы в основном оценивают травмы в контексте настоящего времени (то есть как они скажутся на их семейной жизни или работе в данный момент), то евреи размышляют о причинах получения травмы и о том, каких последствий можно ожидать в будущем.