Все, о чем ребенок хочет спросить... и спрашивает - Маллика Чопра Страница 7

В школе была эпидемия гриппа, у Лилы был насморк и кашель; Тара, привыкшая соблюдать все указания, прилежно мыла руки и чистила зубы, а когда Лила чихала, она учила ее прикрывать рот платком. Тара отлично усвоила урок о распространении микробов и относилась к этому со всей серьезностью.

«Милая, вполне возможно, что у меня нет никаких вредных микробов, так что ты можешь обняться со мной без опаски» – уговаривала я, желая приласкать ее.

«Нет, мама, микробы невидимы и они распространяются всегда, – повторяла она заученный урок, – поэтому нельзя знать, передаешь ты мне вредных микробов или нет, а я очень не хочу заболеть, потому что завтра в школе Share Day[1](этот день был одним из ее любимых в школе)».

Она была права – откуда мне знать, что я не заражаю ее вредными микробами?

«Но я хоть когда-нибудь смогу снова поцеловать тебя?» – спросила я.

Она задумалась на мгновение.

«Ну, наверное, ты можешь сейчас чмокнуть меня в щеку, а потом я умою лицо, а когда Лила и мои друзья в школе перестанут болеть, мы сможем снова обниматься и целоваться».

17. Почему мне нельзя больше сладкого?

Иногда в нашей семье наступает момент, когда получение особого угощения становится ожидаемым по праву, а не сюрпризом или вознаграждением за хорошее поведение, и изменить эту привычку не так-то легко.

«Могу я сегодня съесть еще одну конфету, а завтра ни одной?!» – Тара кричала на меня, а по ее щекам текли слезы. Днем раньше я дала ей леденец, когда привезла домой из школы – без всякой на то причины, просто хотела ее угостить. Но сегодня она захотела еще, и она не просила, даже не требовала – она верещала во весь голос, закатив мне первостатейную истерику.

«Никаких но, мама, я хочу леденец прямо сейчас!» Конечно, сдаваться в этот момент было ни в коем случае нельзя; я предложила ей подождать и успокоиться. Приступ ее гнева был в полном разгаре, ее голос срывался на визг – и дело было уже не в конфете, а в том, чтобы добиться своего.

«Тара, я сейчас пойду в другую комнату, а тебе даю немного времени – подыши поглубже и успокойся; когда я вернусь, мы сможем поговорить об этом».

Я вышла из комнаты, и вслед раздался вопль: «Я хочу свою конфету!»

Через 10 минут громкие вопли стихли, и я вернулась в комнату.

«Ну как, можем теперь поговорить? Как я могу дать тебе то, что ты хочешь, если я даже не понимаю, что ты говоришь, из-за того, что ты так громко кричишь?»

По ее лицу катились слезы, но она продолжала упираться: «Я хочу свою конфету».

И я провела с ней привычную беседу: что будет с твоими зубами, если ты будешь есть слишком много сладкого? Разве доктор не сказал – только одну конфету в день? Что будет, если есть слишком много сахара?

Но с какой бы стороны я ни подходила, она все равно продолжала хотеть свою конфету, и было заметно, что новый приступ гнева уже на подходе.

В конце концов, я решила, что хватит разговоров: «Тара, я не дам тебе сейчас никакой конфеты; давай установим правило: если ты съедаешь все овощи за обедом и ужином, ты получаешь сладкое – сочный фрукт или йогурт, иногда мороженое или кусочек шоколада».

У нее на глазах снова выступили слезы, и я поняла, что вечер будет нелегким.

В такие моменты я чувствовала, как трудно быть матерью; чтобы дочь перестала плакать, требовалась такая малость – в самом деле, что плохого в том, чтобы дать ей маленькую конфетку? Но я знала, что если не установить границы сейчас, это выйдет боком и ей, и мне. Быть матерью для меня значило научить своих детей соблюдать определенные границы, научить уважению и пониманию того, что не всегда получаешь то, что хочется; материнство для меня не ограничивалось объятиями и поцелуями, но подразумевало способность сказать «нет» и дождаться, пока высохнут слезы.

18. Мамочка, почему ты не можешь заглушить мою боль?

В жизни бывают моменты, невыносимые для любой матери.

Однажды ночью Лила проснулась, пронзительно крича и корчась от мучительной боли – я никогда раньше не слышала, чтобы она так кричала, и этот крик поверг в ужас все мое существо. Я попыталась взять ее на руки и утешить, но она извивалась всем телом, так что я боялась уронить ее, но все же пыталась прижать ее к себе, пела ей, качала на руках, но ничего не помогало.

Она смотрела на меня умоляющими глазами, и я знала, что она просит меня: «Мамочка, заглуши мою боль! Мамочка, пожалуйста, заглуши эту боль». А я ничем не могла ей помочь.

Все, что я могла – быть рядом с ней.

В тот момент я поняла, какую сердечную боль испытывают родители, когда их детям по-настоящему больно – какими беспомощными они себя чувствуют, какое отчаяние и безысходность завладевают ими. Я также поняла, что есть определенные вещи, которые мы никак не можем контролировать, и нам остается лишь смириться с этим, и позволить нашим детям пережить то, что им суждено пережить.

Бывают случаи, когда мы на самом деле не в состоянии ничем помочь, а можем только любить всем сердцем – быть рядом со своим ребенком, держать его за руки, обнимать его, осыпая миллионами поцелуев.

19. Как люди выздоравливают?

Моему брату, которого Тара и Лила зовут Готам Мамо, вот-вот должны были сделать операцию на колене. Это была вполне стандартная, запланированная процедура, и мы всей семьей продумывали, как будем помогать ему в период выздоровления.

За день до операции Тара подошла ко мне – ее губы дрожали, а на глазах выступили слезы – и спросила: «Мама, Готам Мамо завтра умрет?» Пролепетав эти слова, моя четырехлетняя малышка разразилась слезами, хлынувшими из ее огромных, невинных глаз.

«Нет, детка, нет», – я крепко прижала ее к себе.

«Тогда почему он уезжает в больницу? Почему он едет к врачу?»

Ее страх был таким искренним, таким глубоким, таким трогательным; я обняла ее и объяснила, что врач поможет брату вернуть силы, что он «починит» его сломанное колено. Мы поговорили о том, как врач вынул Лилу из маминого животика, и это было радостное, счастливое событие.

Только позже я стала размышлять над ее вопросами, и задумалась – откуда у нее появился этот ассоциативный ряд – операция, врач, болезнь и смерть. Недавно у меня умерла бабушка, и Тара была свидетельницей множества разговоров о ее болезни; мой двоюродный брат проходил химиотерапию, из-за чего перестал слышать и видеть (Таре тогда было 2–3 года) – из-за всего этого у нее внутри понемногу скопился страх.

«Я думаю, мама, что надо сделать для него открытку, чтобы у него было хорошее настроение и он знал, что мы его любим».

Конец ознакомительного фрагмента

Купить полную версию книги