Шизофрения. Найти и потерять себя - Натан Файлер Страница 8

Я останавливаюсь на этом, потому что хочу понять, как такие абсурдные идеи появляются у человека и отличаются ли от более «рациональных».

Мы часто сомневаемся и проверяем ту информацию, что поступает к нам из «реального мира» (назовем его так для простоты). К примеру, если мы смотрим реалити-шоу, то можем прийти к выводу, что увиденное произошло на самом деле (и не было прописано сценарием), но также мы можем усомниться в некоторых элементах истории или даже счесть историю полностью выдуманной. Наше понимание мира, естественным образом, является следствием нашего опыта, но мы также способны сомневаться в истинности своего опыта и менять представления о мире, если получаем новые, меняющие картину свидетельства. Я хочу понять, насколько имманентна природа наиболее странных убеждений Эрики, почему она ни капли не усомнилась в них?

Короче говоря, я пытаюсь спросить у Эрики: насколько она была уверена в том, что ее спираль – шпионская камера?

* * *

Эрика прикуривает сигарету и задумывается. Мы переместились в сад, чтобы выпить чаю и посидеть на еще не слишком теплом весеннем солнце. «Я не могла быть так уж уверена, – заключает она. – Потому что если бы я была уверена, то, наверное, паниковала бы больше. Это вроде как происходило волнами. Я не всегда думала, что это правда. Это что-то вроде, – Эрика останавливается и принюхивается к воздуху, – что-то вроде неуловимого аромата. Что-то в этом роде. Начинаешь чувствовать ни с того ни с сего. Только не запах, а мысль».

Эрика приводит пример. Однажды утром она направлялась в офис издания, тогда он был в Канэри-Уорф. По дороге она встретила новостных агентов и краем глаза увидела копию журнала SLEAZENATION и заголовок: «Нам нужна революция!» Этого оказывается достаточно, чтобы Эрика что-то почувствовала. Она думает о сквоттерах, с которыми последнее время тусовалась. Возможно, они не те, кем кажутся. Они все причастны к миру искусства. Этот заголовок может быть тайным посланием. Дело происходило немногим позже 11 сентября, и Эрика решает, что ее друзья просят ее взорвать Канэри-Уорф. Они хотят революции, а она идеально подходит на роль минера: знакома с ними, но близка к миру корпораций. Эрика добирается до своего кабинета, открывает блокнот, берет ручку с большим пером сверху и пытается одолеть список дел на сегодня – достать пленку из холодильника, сделать подписи к последней фотосессии, забрать одежду для новой съемки, прибраться в шкафу, – но руки трясутся, потому что ее принуждают сделать что-то кошмарное, что-то, чего она совершенно не хочет делать.

Я нахожу, что способность Эрики пережить все это, не получая никакой помощи, превосходит любые, даже самые смелые ожидания. Впервые за время нашего разговора я использую медицинский термин. Я говорю, как поразительно, что она умудрялась вести нормальную жизнь, даже строить карьеру, с таким выраженным психозом.

Мы молчим какое-то время. Затем Эрика произносит кое-что удивительное для меня: «Приятно слышать. Я не особенно много говорю о том времени. Прошлое остается за скобками, когда я встречаюсь с терапевтом, потому что мы больше уделяем внимание проблемам сегодняшнего дня. Приятно знать наверняка, что это был психоз, потому что иногда, знаешь, я все еще думаю – вдруг я правда все это сотворила».

Эрика проработала в редакции полтора года, после этого ее отношения с начальством разладились. Ей было все сложнее концентрироваться, она слишком часто ошибалась. Эрика вспоминает, как ей объявили выговор за то, что сорочки, которые она выбрала для «викторианской» фотосессии, оказались недостаточно викторианскими. Она помнит также, как ее редактор говорит по телефону: «Я не могу больше ее выносить». Эрика знала, что сказанное относится к ней, и стала планировать путь отступления.

Прекрасным солнечным днем Эрика взобралась на поросший травой холм в парке, где-то на юго-востоке Лондона. Она хотела полюбоваться видом и подумать о будущем.

Ей было двадцать три года. Эрика открыла блокнот и начала записывать свои цели. Среди них: «Путешествовать, стать волонтером для благотворительности, закончить бакалавриат и получить степень магистра». Она смеется: «Там были и всякие глупости тоже… завести мальтийскую болонку, выйти замуж за рэпера».

Музыка – и в особенность хип-хоп – была важной частью жизни Эрики. Отчасти поэтому она добавила в свой список «жить и работать в Нью-Йорке». Огромная часть ее любимой музыки происходила оттуда. Еще Нью-Йорк был далеко – это утешало. Через три месяца после составления списка Эрика сидела в самолете. Я задаюсь вопросом: стремилась ли Эрика куда-то на самом деле или просто бежала от прошлого? Она считает, что и то, и другое. Ко времени переезда она обратилась за профессиональной помощью со своим расстройством пищевого поведения, но все еще ни с кем не говорила о странных и пугающих мыслях, что иногда приходили ей в голову. Эрика поняла для себя, что ее проблемы с едой связаны с алкоголизмом матери, и потому решила поселиться как можно дальше от дома.

Прибыв в Нью-Йорк, Эрика нашла дешевый хостел в Испанском Гарлеме – в основном соседями ее были безработные актеры, бегающие по кастингам в перерывах между сменами в «Бургер Кинг» и лелеющие надежду на большой прорыв.

Эрика тоже была безработной. Перед вылетом она отправила резюме редактору модного журнала, но ответа не последовало. Теперь она написала снова: «Я здесь!»

Когда она оглядывается назад, ей кажется, что редактор просто пожалел бедную девочку, прилетевшую аж из Англии. В журнале не было открытых должностей, но Эрику устроили работать в офис фотоагентства.

И тут вещи вдруг стали становиться мягкими, пластичными. Эрика вспоминает один случай с коллегами. Они все собирались зайти в лифт, но Эрика не могла заставить себя переступить порог. Пол в лифте каким-то образом размягчился, как глина, и она понимала, что, если войдет, тот тут же провалится прямо в шахту. Она в ужасе вцепилась в коллег, так и не дав никому зайти.

А потом мягким стало все, включая ее собственное тело. Эрика чувствовала, как оно скручивается и тянется. Она отнесла странные ощущение на счет духовного откровения и измененного состояния сознания.

Обратно в Англию ее привели куда более бытовые заботы. Зарплата Эрики составляла чуть больше 50 долларов в неделю, она превысила свой кредитный лимит, а ее рабочая виза истекала, то есть если бы она осталась, то ей пришлось бы работать нелегально. Она боялась остаться на мели, без денег даже на билет домой.

Итак, через пару месяцев после перелета Нью-Йорк, Эрика сидела без копейки в Кастлтоне, в доме со своей матерью и сестрой.

Послания и символы теперь окружали ее постоянно. Песня по радио – Sweet Dreams my LA Ex – была весточкой от лондонских сквоттеров: «Спи крепко, пожирательница слабительного. Скоро ты будешь в тюрьме». Дежурный звонок от старой университетской подружки значил, что Эрика пыталась ее домогаться. Подруга не говорила напрямую, а Эрика не помнила ничего подобного, но она стала просто одержима этой идеей – заказывала банковские выписки пятилетней давности, чтобы отследить свои передвижения. Она не спала ночами, проглядывая статьи, написанные ее многочисленными редакторами, выискивая метафоры и скрытые послания, из которых стало бы понятно, что она натворила и кто еще об этом знает.