Французское воспитание. Метод мадам Дольто - Патрик Деларош Страница 8

Дольто, и мы это увидим в главе 5, посвященной власти родителей, не собирается бичевать их за спонтанный и случайный шлепок, сорвавшийся с руки в пылу гнева. Однако она предостерегает от некоторых слов-убийц, которые глубоко ранят, калечат ребенка, не причинив при этом ущерба телу, и на долгое время оставляют глубокий след в его душе.

Когда появилась Дольто, воспитание детей в соответствии с теми или иными принципами, применявшимися на протяжении четырех тысячелетий, по ее словам, исчерпало себя. И к этому времени на ее долю уже выпало немало ударов от врачей, проповедующих передовые взгляды, психоаналитиков, педиатров и педагогов, потому что именно программу любви по принуждению, подкрепленной ощущением удовлетворения от следования догмам, она и собиралась разоблачить и смело подвергла сомнению сыновнюю любовь, а заодно и родительскую тоже! Посягательство на любовь, на это табу отношений родители/дети, вынос этой проблемы из сферы воспитания на всеобщее обсуждение – вот что потрясло общество и что воспринималось и воспринимается в наши дни как покушение на святая святых.

Для Дольто «кого люблю, того и бью» не является непреложной истиной, и обратное также неприемлемо для нее: тот, кто бьет, не всегда любит, и в практике наказаний уважение необязательно сопровождается любовью; и если есть «любовь в придачу», то тем лучше, о чем не преминула сказать Элизабет Бадинтер [14], продолжая тему, затронутую Дольто, в своей широко известной книге, вышедшей в 1980-м, где она говорит о функции материнства и пересматривает понятие инстинкта (47). Но Дольто трактует любовь не как феминистка, а на свой, особенный лад, поскольку она исследует ее с позиций защиты «дела детей», с позиций Януша Корчака, написавшего в 1929-м книгу «Как любить ребенка», Беттельхейма, утверждавшего, что одной любви недостаточно (1950), и других авторов, среди которых и Бразелтон, объяснивший, как любить ребенка, не позволяя ему всего того, что он хочет.

Обращение к глаголу «любить» применительно к воспитательной миссии уже было нововведением по сравнению с застывшими педагогическими теориями прошлых веков. И проложить, как это сделала Дольто, мостовую в болоте родительской любви было очень смелым, эпатажным шагом. Она поколебала неприкасаемое табу, когда во всеуслышание заявила, что родителями становятся не для того, чтобы их любили, а для того, чтобы способствовать гармоничному развитию детей (48). По ее мнению, чувства проистекают из ясных, стабильных и хороших отношений между детьми и взрослыми, в противном случае придется эти отношения пересмотреть и оздоровить. А взаимоуважение гораздо ближе к безоговорочно принимаемой ею евангельской заповеди «Почитай отца твоего и мать твою», чем навязывание пресловутой, иллюзорной и похожей на извращение любви, особенно когда ею манипулируют.

Убеждая родителей уважать ребенка, чтобы тот, в свою очередь, уважал их, Дольто защищает уникальный статус и место этого маленького существа, отличного от остальных. Но это отнюдь не означает, что ребенок – это всемогущий маленький взрослый, хотя он все время представляет себя таким. «Об этом мало кто знает, но у каждого ребенка рождаются и развиваются на интуитивном уровне фантазии о том, чтобы его воспринимали как взрослого человека. И, может быть, именно в этом выражается его надежда на то, что по отношению к нему будут проявлять такое же уважение и предупредительность, как по отношению к любому взрослому» (49). И взрослому предстоит сделать все от него зависящее, чтобы не попасть в западню собственных предубеждений.

Эта мысль красной нитью проходит сквозь все творчество Дольто, идет ли речь о месте каждого в семье, о правах и обязанностях или о родительской власти и ее злоупотреблении. Все это фундаментальные вопросы, о которых речь пойдет в следующих главах. А ребенок – это хрупкое и слабое существо наподобие старого и беспомощного человека, которое не в состоянии обеспечить уход за собой и требует особых забот родителей.

С другой стороны, ребенок – это чужак, незнакомец, и он не является ни копией своего брата и сестры, ни клоном родителей. Он не должен быть воспитан как нарциссический двойник отца или матери и, что еще хуже – стать двойником умершего ребенка. Это чужестранец в самом благородном смысле этого слова, принимать которого следует в соответствии с законами гостеприимства, это именитый гость в доме отца с матерью (об этом мы уже говорили), и в этом качестве он заслуживает предупредительности, внимания и, вероятно, любви.

В начале XXI века слабая эффективность многих правил и заповедей в области воспитания привела к тому, что лишь небольшая часть изданий все еще рассматривает воспитание как исключительно эмоциональный процесс, то есть основанный на любви. Начиная с Беттельхейма, принято считать, и это мнение достаточно прочно укоренилось в сознании общества, что «одной любви недостаточно» или что ее вообще не следует принимать в расчет. В любом случае любовь не декларируется, и либо это само собой разумеется, либо нет. Ее почти исторгли из проектов по воспитанию. За последние два десятилетия родители, нацеленные на эффективность воспитательного процесса, всерьез заинтересовались последними достижениями нейропсихологов. Воспитание превратилось для них в своего рода высокотехнологичное мероприятие, и они с большой охотой прислушиваются к медицинским диагнозам и все с большим доверием наподобие американцев относятся к той или иной медикаментозной субстанции, напрочь забыв об интуитивном прозрении, свойственном родителям. А следствием этого являются постоянные поиски «инструкций по эксплуатации» и других книг с чудодейственными рецептами по воспитанию, которые вызывают (грустную) улыбку на лице психоаналитика. И это безудержное стремление стать образцовым родителем, чтобы «иметь» (или произвести на свет) образцовых детей, является полной противоположностью учению Дольто и ее принципам. Только основываясь на своем умении слушать ребенка, родители могли бы выработать свой собственный стиль и научиться адаптировать принципы, в основе которых заложен здравый смысл, к этому уникальному существу, которым является их ребенок вне зависимости от того, насколько сильно поколеблет он их мировоззренческие концепции и мечты.

Такое видение шло вразрез с дрессурой ребенка, рассматриваемого в качестве инструмента удовольствия для родителей. Марсель Пруст, писатель, весьма тонко чувствующий психологию ребенка, и современник Фрейда, превосходно описал этот тип воспитания, который так же, как и он, испытала на себе Франсуаза Маретт, будущая Франсуаза Дольто. «Это не значит любить своих родителей, когда чувствуешь удовольствие, целуя их, или плачешь, расставаясь с ними. Это не любовь, и чувства эти вы испытываете помимо вашей воли, просто потому, что вы родились впечатлительным и нервным. Любить своих родителей – это значит добровольно, по собственному желанию поступать так, чтобы доставить им удовольствие» (50). Ужасная программа, о пагубных последствиях которой прямо и откровенно, как психоаналитик, говорила Дольто: «Когда воспитывают ребенка так, чтобы он нравился им самим, когда переориентируют воспитание на удовольствие, которое могут получить от ребенка, то это не воспитание, а извращение» (51).