Язык жизни. Ненасильственное общение  - Маршалл Розенберг Страница 9

Соотношение между языком и насилием – тема исследований профессора психологии университета Колорадо О. Дж. Харви. Он наугад отобрал фрагменты текстов из литературы многих стран и составил таблицу частотности слов, которые используются для того, чтобы судить людей и классифицировать их. Его исследование показывает высокую корреляцию между частотностью использования таких слов и частотой случаев насилия. Меня не удивляет, что в культурах, где люди мыслят с позиции человеческих потребностей, насилия значительно меньше, чем в культурах, где люди навешивают друг на друга ярлыки «хороших» и «плохих» и считают, что «плохие» должны быть наказаны. В 75 % телепрограмм, которые показываются в то время, когда у американских детей самая высокая вероятность находиться у телевизора, герой либо убивает, либо хотя бы избивает врагов.

Классификация и осуждение людей способствуют насилию.

Эпизод насилия обычно является кульминацией сюжета. Зрители, которым внушили, что плохие парни заслуживают наказания, с удовольствием смотрят на насилие.

Корень многих (если не всех) случаев насилия – вербального, психологического или физического, будь то в семье, племени или государстве, – это способ мышления, который ищет причину конфликта в неправильности противника. Из этого проистекает неспособность воспринимать себя или других с позиции уязвимости, то есть думать о том, чтó мы можем чувствовать, чего боимся, к чему стремимся, чего нам не хватает и так далее. Мы увидели этот опасный способ мышления во время холодной войны. Наши лидеры воспринимали СССР как «империю зла», стремившуюся уничтожить американский образ жизни. Советские лидеры говорили о народе Соединенных Штатов как об «империалистах-угнетателях», которые пытаются всех подчинить себе. Ни одна из сторон не признавала страха, таившегося под этими ярлыками.

Одна из форм суждения – использование сравнений. В своей книге «Как стать ничтожеством» [4] Дэн Гринберг с юмором показывает, какое вредоносное влияние может оказывать на нас компаративное (сравнивающее) мышление.

Сравнение – это одна из форм суждения.

Он говорит, что если читатели искренне хотят почувствовать себя ничтожествами, то достаточно научиться сравнивать себя с другими. Для тех, кто не знает этой практики, он предлагает несколько упражнений. В первом из них представлены изображения в полный рост мужчины и женщины, которые воплощают идеал физической красоты по стандартам современных средств массовой информации. Читателям предлагается произвести замеры своего тела, сравнить полученные показатели с параметрами привлекательных людей и как следует подумать о разнице.

Результат этого упражнения отвечает обещаниям: углубляясь в такие сравнения, мы начинаем чувствовать себя ничтожествами. Когда нам кажется, что хуже нам просто быть не может, мы переворачиваем страницу и обнаруживаем, что это упражнение было лишь разминкой. Поскольку физическая красота – относительно поверхностное понятие, Гринберг дает возможность поработать с более важной сферой сравнений – жизненными достижениями. Выбрав из телефонного справочника несколько случайных людей, он предлагает, чтобы читатели сравнили себя с ними. Он утверждает, что первое случайным образом выбранное имя – Вольфганг Амадей Моцарт. Гринберг перечисляет, на каких языках говорил Моцарт и какие произведения он написал еще до того, как достиг подросткового возраста. По условиям упражнения читатели должны подумать о собственных достижениях на нынешнем этапе жизни, сравнить их с тем, чего добился Моцарт до двенадцати лет, и подумать о различиях.

Даже читатели, которые поглощены этим самовнушением собственной ничтожности, могут увидеть, насколько сильно этот тип мышления блокирует сопереживание себе и другим.

Наш язык затушевывает осознание личной ответственности.

Еще один тип отчуждающего от жизни языка – отрицание ответственности. Общение начинает отчуждать нас от жизни, когда скрывает от нас осознание того, что каждый из нас несет ответственность за свои мысли, чувства и действия. Использование распространенных слов, таких как «должен» (например, «существуют вещи, которые ты должен делать, нравится тебе это или нет»), иллюстрирует, как в речи личная ответственность за наши действия может затушевываться.

Конструкции типа «чувствовать что-то из-за кого-то» (например, «из-за тебя я чувствую себя виноватым») – еще одна иллюстрация отрицания личной ответственности за собственные мысли и чувства.

В своей книге «Эйхман в Иерусалиме» [5], написанной по материалам процесса над нацистским офицером Адольфом Эйхманом, Ханна Арендт цитирует Эйхмана, который говорит, что у него и его товарищей было специальное слово для обозначения языка, отрицающего ответственность. Это слово, Amtssprache, можно перевести как «официальный язык». Например, на вопрос, почему было предпринято определенное действие, следует ответ: «Я должен был так поступить». Если дальше спрашивают, почему он «должен был так поступить», в ответ говорится: «Приказ начальства», «Политика организации», «Таков закон».

Мы отрицаем ответственность за наши действия, когда приписываем причины внешним факторам:

• неясным обезличенным силам: «Я прибрался в комнате, потому что был должен»;

• нашему состоянию, диагнозу, личной или психологической истории: «Я пью, потому что алкоголик»;

• действиям других: «Я ударил своего ребенка, потому что он выбежал на улицу»;

• диктату власти: «Я солгал клиенту по приказу начальника»;

• давлению группы: «Я начал курить, потому что все мои друзья курят»;

• институционной политике, правилам и распоряжениям: «Я должен задержать вас за это нарушение, потому что такова политика школы»;

• гендерным, социальным или возрастным ролям: «Терпеть не могу ходить на работу, но должен, потому что я муж и отец»;

• неконтролируемым импульсам: «Я не мог бороться с желанием съесть этот шоколадный батончик».

Однажды во время встречи с учителями и родителями, на которой обсуждались опасности языка, не предусматривающего возможности выбора, одна женщина принялась яростно возражать: «Но ведь в самом деле существуют вещи, которые ты должен делать, нравится тебе это или нет! И я не вижу ничего плохого в том, чтобы и детям своим объяснить, что существуют такие вещи». Когда ее попросили привести пример того, что мы «должны» делать, она ответила: «Очень просто! Сегодня после этой встречи я должна идти домой и готовить ужин. Я ненавижу готовить! От всей души ненавижу, но готовлю каждый день вот уже двадцать лет, даже если с ног валюсь, потому что это одна из тех вещей, которые просто нужно делать». Я сказал ей, что мне грустно слышать о том, как она провела столько времени, занимаясь ненавистным делом и чувствуя себя обязанной не бросать его. Также я сказал, что изучение языка ННО, возможно, поможет ей найти лучшие варианты.