Любви вопреки - Салли Маккензи

* * *

Поппи, трехцветной кошке с характером, с которой я познакомилась в отеле «Белый олень» в живописном городке Мортонемпстеде, бывшем некогда поместьем Дартмур в графстве Девон, во время путешествия по Англии в 2013 году, а также служащим вышеупомянутого отеля, сделавшим мое пребывание в нем весьма приятным.

Кевину, быстро решавшему все вопросы, связанные с нашим перемещением по Британии с ее левосторонним движением, включая заказы такси и покупку билетов на поезда и автобусы.

Особая благодарность Еве Сильвер за то, что помогла нам найти Лавсбридж.

Лавсбридж

1 апреля 1617 года. Я видела герцога Харта в гостинице «Купидон». Какой же он красавец! Моя подруга Розалина говорит, что его мамаша своего сыночка никогда близко не подпустит к девушке вроде меня, но у меня на это свое мнение. Я твердо намерена стать следующей герцогиней Харт.

Из дневника Изабеллы Дорринг

Лондон, май 1817 года

– Вы скомпрометировали мою дочь, Харт! Я требую, чтобы вы сделали ей предложение. – Барнабас Ратбоун возмущенно сопел, задрав скошенный подбородок. – Прямо сейчас.

В переполненном читальном зале клуба «Уайтс» внезапно стало очень тихо. Разговоры прервались на полуслове, словно присутствующие одновременно затаили дыхание. Маркусу было понятно всеобщее желание услышать каждое слово участников драмы. Такое везение выпадает не часто. Кое-кто даже не постеснялся подглядывать за происходящим, прикрывшись для приличия газетой.

Маркусу было безразлично, что о нем думают.

– Нет.

Рачьи глаза Ратбоуна едва не выкатились из орбит, а мясистые щеки задрожали.

– Как вас понимать? – Ратбоун изображал оскорбленную невинность еще талантливее, чем его бессовестная дочь.

– Нет, я не женюсь на мисс Ратбоун.

На мгновение у бедняги отвисла челюсть, но он быстро взял себя в руки и грозно насупился. Однако не настолько быстро, чтобы Маркус не успел заметить страх в глазах своего визави. Ратбоун был в долгах, и Маркус подозревал, что тот сдерживает натиск кредиторов, уверяя их, будто скоро станет отцом герцогини. Глупец! Неужели он действительно считает себя первым, кто пытался провернуть подобный фокус с герцогом Хартом? Как будто прозвище герцога Харта – Герцог без сердца – ничего ему не говорило.

Впрочем, было у герцога Харта и иное прозвище – Проклятый герцог, с ударением на первый слог, и это многое объясняло.

– Как можно быть таким жестоким? – не унимался Ратбоун. – Девушка сама не своя от горя.

Маркус молчал, буравя его взглядом. Увы, ему не понаслышке пришлось изведать вероломство так называемого высшего общества. Маркус был слишком лакомым куском, чтобы не попытаться заполучить его. Проклятие его рода состояло в том, что если женщине удастся женить герцога на себе, она зачнет наследника в первую брачную ночь, а через девять месяцев будет уже богатой вдовой.

Черта с два он согласится умереть, чтобы осчастливить Ратбоунов!

– Вы не посмеете погубить репутацию моей драгоценной дочери! – В голосе Ратбоуна уже звучали нотки отчаяния.

Завсегдатаи клуба «Уайтс», которым посчастливилось в этот момент оказаться в устланном толстыми коврами читальном зале, передвинулись на самые краешки сидений роскошных кожаных кресел и обратились в слух, отбросив притворство. Книги и газеты были забыты. Взгляды метались от Маркуса к Ратбоуну и обратно. Сейчас все смотрели на Маркуса.

– Поскольку у вашей дочери нет репутации, губить нечего, Ратбоун.

Зрители дружно беззвучно вскрикнули. Тем не менее слышались и сдавленные смешки. А кое-кто и не пытался сдерживать смех. И таких было большинство.

У Ратбоуна хватило мудрости не заострять на этом внимание.

– Сердце ее будет разбито.

Сейчас он, словно утопающий, хватался за соломинку. У девушки не было не только репутации, но и сердца, что, по мнению многих, делало ее самой подходящей парой для бессердечного герцога.

Пусть так. Но, если ему придется жениться, а рано или поздно он должен это сделать, коли считает своим долгом продолжить род, то его избранница будет обладать более приличными манерами и, вероятно, умом и сообразительностью, чтобы она могла хоть как-то скрасить его последние дни.

Ратбоун снова открыл рот, но Маркус остановил его взмахом руки.

– Вы, сэр, и ваша дочь попытались заманить меня в ловушку, однако у вас ничего не получилось. Больше нам говорить не о чем.

Маркусу показалось, что он услышал скрежет зубов.

– Я вижу, – процедил Ратбоун, – что вас, ваша светлость, ничем не проймешь. У вас нет сердца. Молва не врет.

Маркус вежливо поклонился.

– Однако вы, видимо, не верили молве.

На сей раз никто из зрителей не сдержал смеха.

– В словах Харта есть резон, Ратбоун! – Маркус не узнал голос того, кто окликнул Ратбоуна, но, похоже, он высказал коллективное мнение зрителей. Присутствующие напоминали стаю голодных волков, готовых растерзать любого, едва почуяв запах крови. Впрочем, Ратбоуна ему было не жаль.

Ратбоун покосился на обратившегося к нему джентльмена, затем перевел злобный взгляд на Маркуса.

– Хорошо, я уйду, ваша светлость, но не думайте, что ваш бесчестный поступок будет забыт.

– Я вас понял, Ратбоун. Но и вы не думайте, что я изменю свое решение. Вам с вашей дочерью следует поискать более доступные способы поправить свое финансовое положение.

Ратбоун расправил плечи и вскинул голову. Он мог попытаться усложнить существование Маркусу на ближайшие несколько недель, но это все, на что он мог рассчитывать. Ратбоун уже смирился с тем, что его карта бита.

И он покинул помещение.

Маркус посмотрел на оставшихся в читальном зале людей. Каждый из них сидел, уткнувшись в газету или в книгу. В полном соответствии с ожиданиями Маркуса никто ни словом не обмолвился о том, чему только что оказался свидетелем. Но Маркус понимал, что, сто́ит двери захлопнуться за ним, как читальный зал наполнится возбужденным шепотом и слухи с поразительной быстротой расползутся по всему городу. Как же эти мелкие пакостники были ему противны!

Распорядитель клуба бросился к Маркусу, как только тот вышел из читального зала.

– Ваша светлость, примите мои извинения за Ратбоуна. Если бы я знал, что он поведет себя так…

– Пустяки, Монтгомери. Ратбоун такой же член клуба, как и я, как и все прочие. Вести себя по-идиотски – его право.

– Увы, это так, – удрученно пробормотал Монтгомери. – Могу я принести вам бутылку нашего лучшего бренди, ваша светлость? Для поднятия настроения?