Шторм страсти - Мэри Джо Патни

Пролог

Габриэль Венс стоял перед массивной дверью, стараясь унять дрожь. Он не был зеленым юнцом: с двенадцати лет служил во флоте – причем оказался не самым младшим членом команды, – а за прошедшие с тех пор шесть лет не раз слышал пушечную канонаду, видел смертельные болезни, участвовал в подавлении мятежа и в шестнадцать лет уже стал командиром захваченного французского корабля, на котором и вернулся в Портсмут. Но ничто не страшило его так, как встреча с тем, кто находился за этой дверью.

Отдавшись на волю судьбы, Габриэль набрал полную грудь воздуха, отрывисто постучал, а потом распахнул дверь и вошел в кабинет деда. Адмирал Венс сидел за столом, сдвинув брови, а при виде внука встал и нахмурился еще сильнее.

Высокий, седой, несгибаемый, точно вековой дуб, он не стал тратить время на любезности.

– Ты опозорил наше имя! Многие поколения Венсов служили в королевском флоте, ни разу не запятнав чести. Ты – первый!

Габриэль с трудом сдержал дрожь.

– Мне очень жаль, что я разочаровал вас, сэр.

– Ты отлично справлялся. Я гордился тобой. А потом все пошло прахом. – Лицо старика исказила гримаса боли. – Лучше бы ты погиб в бою!

Габриэль вспомнил своих товарищей, чьи тела превратились в кровавое месиво от французских ядер: прекрасный способ снискать себе славу, который удовлетворил бы старого адмирала, – только вот умирать ему совсем не хотелось.

– Простите, что ослушался вас, – постаравшись придать голосу твердости, произнес Габриэль. – Но вам известна причина моей отставки.

– Если бы не она, а еще твоя молодость и имя, не избежать бы тебе военного трибунала и виселицы! – рявкнул адмирал. – Хоть ты и заслужил именно это.

Не желая кривить душой, Габриэль выпалил:

– В подобных обстоятельствах я поступил бы точно так же.

– Ты даже не раскаялся, подлец! Убирайся с глаз моих долой! – прорычал адмирал. – И не возвращайся до тех пор, пока не смоешь позор со своего имени!

От этих слов кровь в жилах Габриэля превратилась в лед.

– Как скажете, сэр, – натянуто ответил молодой человек, отдал адмиралу честь и, развернувшись на каблуках, вышел из кабинета, зная, что никогда больше не увидит старика.

Габриэль ничего не видел вокруг, направляясь к выходу, когда дорогу ему преградила бабушка.

– О, мой дорогой мальчик! – Дама заключила внука в теплые объятия, словно это был малыш, а вовсе не взрослый молодой человек на голову выше ее. – Все так плохо?

– Он больше не хочет меня видеть. – Габриэль обнял бабушку, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться, как ребенок. – До тех пор, пока я не верну себе доброе имя. А это значит – никогда, потому что понятие чести для деда неотделимо от службы на флоте. Но меня выгнали со службы и свое имя очистить не удастся. Никогда.

– О, мой дорогой Габриэль! – Бабушка разжала объятия, и в уголках ее глаз блеснули слезы. – Он так строг лишь потому, что очень любит тебя.

Была ли это любовь? Или адмирал смотрел на него как на средство поддержания семейных традиций, а не на живого человека с собственным мнением и судьбой? Габриэлю казалось, он знает ответ.

– Он не станет по мне скучать, ведь у него есть другие внуки.

– Верно, но ты всегда был его любимцем, – мягко сказала бабушка. – Как бы то ни было, я считаю, что ты поступил правильно, и горжусь тобой.

Ее слова принесли некоторое успокоение, и Габриэль поцеловал бабушку в мягкую щеку.

– Спасибо.

– Что теперь будешь делать?

Габриэль медлил с ответом, поскольку сейчас ни о чем, кроме неизбежного и жестокого разговора с дедом, думать не мог.

– Не знаю. Поищу место на торговом судне, наверное.

Бабушка внимательно посмотрела на внука.

– Ты стал бы моряком, будь у тебя выбор?

Вопрос проник в самую душу Габриэля. Он задумался о море с его переменчивостью и непостоянством, поражающем красотой и внушающем ужас, пробуждающем в душе радость и навевающем бесконечную скуку, и честно ответил:

– Не знаю. Наверное, нет, но другой жизни я не знаю.

– Что бы ты ни выбрал, делай свое дело хорошо, – удивила его бабушка. – И прошу: пиши мне, не забывай и о своей тетушке Энн.

– Непременно, – пообещал Габриэль, не в силах даже представить, что может потерять единственного человека, в чьей любви никогда не сомневался. – Я буду подписываться другим именем, чтобы не раздражать деда.

– Пусть это будет Хокинс, – улыбнулась бабушка. – Это одно из твоих имен. К тому же Джек Хокинс – прославленный английский мореплаватель.

Бабушка всегда удивляла его своим чувством юмора.

– Так и тому и быть. Отныне я Габриэль Хокинс.

Обняв пожилую даму на прощание, молодой человек шагнул навстречу будущему, о котором даже не помышлял.

Лондон, осень 1814 года

Лорд и леди Лоуренс наслаждались приятным вечером в библиотеке, когда доставили письмо. Дворецкий лично принес его графу. Сильвия Лоуренс взглянула на послание, завернутое в грязный промасленный лоскут: свидетельство того, что оно проделало долгий путь, – и быстро спросила:

– Это от Рори? Мы так давно не получали от нее известий! Может, она возвращается домой?

Развернув письмо, граф пробежал глазами по строкам, а потом смачно выругался. Сильвия знала, кто мог довести мужа до белого каления и заставить сквернословить.

– На этот раз твоя дочь, леди Аврора Октавия Лоуренс, превзошла себя!

– Она и твоя дочь тоже, – заметила Сильвия, и в душе ее зародилось беспокойство. – Что случилось?

– Это письмо британского консула в Алжире. Чертову девчонку похитили пираты, что промышляют у берегов Африки, и теперь требуют за нее огромный выкуп!

Охваченная ужасом, Сильвия испуганно охнула.

– Но как это возможно? Я думала, что пираты перестали похищать людей, после того как американцы заключили с ними договор.

– Этим негодяям договоры не указ, – с горечью произнес граф. – Консул пишет, что нашей дочери не причинили вреда, но ее отправили в гарем и продадут в рабство, если мы не заплатим выкуп.

Он швырнул письмо на стол с такой силой, что изящное гусиное перо на письменном приборе подлетело в воздух.

– Пятьдесят тысяч фунтов! Пятьдесят тысяч! Пусть делают с ней что хотят, черт возьми! Я не заплачу и полпенни, чтобы вернуть девчонку назад!

– Джеффри, ты же это не всерьез! – выдохнула Сильвия. – Ведь наша младшая дочь всегда была твоей любимицей.